Судьба Темного Меча
Шрифт:
— Это правда, Джорам, — тихо, словно в зале больше никого не было, промолвил каталист. — Я знал это... давно. Так давно!
Он запнулся и потряс головой. Его руки дрожали.
— Я ничего не понимаю, — прохрипел Джорам. — Почему? Почему ты ничего мне не сказал? Во имя Олмина! — И с горечью добавил: — Я же верил тебе!
Сарьон застонал, раскачиваясь вперед-назад на холодном каменном стуле.
— Я хотел как лучше, Джорам! Ты должен мне поверить! Я... я ошибся, — заикаясь, пробормотал каталист и посмотрел на епископа. — Но я хотел как лучше. Ты просто не понимаешь, — продолжал он, и безумие в его голосе стало заметней. — Это еще не все...
— Конечно не все, племянник, — внезапно подал голос принц Ксавьер, обернувшись так порывисто, что красные одежды взвихрились вокруг него, словно языки живого пламени. Откинув капюшон тонкой рукой, чародей с интересом, изучающе посмотрел на Джорама. — Тебе посчастливилось принадлежать к нашей ветви семьи — твоей матери и моей. Именно поэтому тебя постигло такое несчастье. Если бы слабая кровь этого дурака — твоего батюшки — текла в твоих жилах, ты бы до сих пор прозябал в деревне и выращивал морковку.
Дкарн-дуук взмахнул рукой, и пламя, опоясывавшее Джорама, исчезло. Обессиленный и потрясенный, Джорам покачнулся и едва не упал. Но сумел удержать равновесие и устоять. «Он держится на одной гордости», — с восхищением понял Далчейз. Такое же восхищение отразилось на лице принца Ксавьера, который перевел взгляд на епископа Ванье.
— Юноша устал. Я полагаю, он сидел в тюрьме со вчерашнего вечера, когда его поймали?
Епископ кивнул, но ничего не сказал.
— Ты что-нибудь ел? Пил? — повернулся Дкарн-дуук к Джораму.
— Мне ничего не нужно, — ответил тот.
Принц Ксавьер улыбнулся.
— Конечно нет. Но тебе лучше присесть. Мы побудем здесь еще немного. — И снова обратил свой взгляд на Ванье. — Пока нам будут давать объяснения.
Епископ уже сидел прямо, на его щеки постепенно возвращался румянец.
— Я хочу знать, как ты докопался до этого! — сдавленно крикнул он, до белых костяшек сжимая подлокотники кресла. — Я хочу знать, что тебе известно!
— Наберитесь терпения, — ответил Дкарн-дуук.
Взмахнув рукой, он заставил подлететь поближе еще два каменных стула и, указав на них, пригласил Джорама сесть. Юноша с подозрением оглядел стул, потом, с таким же подозрением, своего дядю. Принц Ксавьер ответил на его взгляд легкой улыбкой — не оправдываясь и не возмущаясь. Он снова махнул рукой, и Джорам рухнул на стул, словно его тело наконец устало подчиняться хозяину и приняло самостоятельное решение. Дкарн-дуук чуть приподнялся в воздухе и присел рядом с юношей, на соседний стул. Хотя он и принял сидячее положение, но, судя по позе, принц слегка парил над каменным сиденьем. Далчейз так и не понял почему — то ли чародей полагал, что так удобней, то ли щеголял магической силой. Но старый дьякон точно знал одно: с него довольно. Захрустев суставами, Далчейз встал и, приложив руки к груди, повернулся к епископу.
— Ваше святейшество, — промолвил каталист и, не без удовольствия, отметил, что принц Ксавьер настороженно вслушивается в его слова. — Я старый человек. Я прожил шестьдесят лет, находя успокоение в том, что многие могли бы назвать скучной жизнью — в наблюдении за бессчетными глупостями людскими. Язык мой — враг мой. Я открыто признаю это. Повидал я глупостей достаточно и не всегда мог удержать язык за зубами. Но я всегда оставался дьяконом и хотел бы дьяконом и умереть. Вот только мне не хотелось бы умирать дьяконом слишком скоро. Надеюсь, вы понимаете, о чем я.
Дкарн-дуук, судя по выражению его лица, откровенно забавлялся ситуацией — он следил за Далчейзом краем глаза, и с его тонких губ не сходила легкая усмешка. Епископ Ванье сердито глядел на дьякона. Но Далчейз прекрасно понимал, что у его начальника такие неприятности, которые ему самому и не снились, потому смело продолжил:
— Я часто вижу кошмары по ночам, ваше святейшество. Но, такова моя природа, к утру полностью забываю о них. Один из таких страшных снов я наблюдаю сейчас, ваша святость. Это не очень приятный сон, и он грозит перейти в кошмар. — Тут дьякон снова прижал руку к груди и низко поклонился. — Если вы позволите, я бы предпочел вернуться в свою постель и проснуться до того, как все станет хуже некуда. Уверяю вас, к утру весь этот сон полностью выветрится из моей старой головы. Вы — плоды моего воображения, и, раз так, я желаю вам спокойной ночи.
Он поклонился епископу.
— Ваше преосвященство!
Потом отвесил поклон Дкарн-дуук.
— Ваше высочество.
После чего низко склонился перед Джорамом, по лицу которого скользнула тень улыбки — губы остались неподвижными, только потеплели темные глаза.
— Ваше королевское высочество.
Далчейза трясло. «Да, — сказал он самому себе, — нужно уходить». Он повернулся и шагнул к ступеням, ведущим в коридор. Эта крутая лестница выведет его из зала и приведет в родную уютную келью. Но его остановил холодный голос принца Ксавьера:
— Вы мне нравитесь, дьякон. Очень нравитесь. Но, боюсь, уже слишком поздно прерывать этот сон. К тому же вы сейчас находитесь под следствием. И вас ждет приговор. И... — Даже не оглядываясь, Далчейз понял, что чародей сейчас смотрит на епископа. — И мне нужен свидетель. Поэтому проснитесь, пожалуйста, и присоединитесь к нашему обществу.
Далчейз предпринял еще одну, последнюю попытку сбежать. Он повернулся и открыл было рот, но увидел, как недобро сузились глаза колдуна.
— Да, милорд, — вяло согласился дьякон и обреченно плюхнулся обратно на свой стул.
— Итак, с чего начнем? — вопросил принц Ксавьер, складывая пальцы домиком и легонько касаясь ими тонких губ. — Нам нужно выяснить несколько вопросов. Вы, ваша святость, — обратился он к епископу с нескрываемой иронией, — дознавались, как много мне известно и откуда я это узнал. Ты, племянник, — чародей кивнул Джораму, тоже насмешливо, — задал простой вопрос: «Как?» Видимо, ты имел в виду: как ты оказался здесь, если весь мир да и все внутри тебя свидетельствует о смерти. Я, конечно, уважаю вас, ваше святейшество, — снова усмехнулся Дкарн-дуук, и епископ закусил губу. Он дрожал от гнева, но не осмеливался его проявить. — Но сперва отвечу на вопрос моего племянника. В конце концов, он — главный наследник короны.