Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью
Шрифт:
— От этой шинкованной капусты с перцем мои артерии испытают такой шок, что полностью перекроются, — ужаснулась миссис Фишер. — Ты действительно собираешься это есть?
— Единственная моя глупость, мэм. И гораздо более дешевая, чем вечный покой в жидком азоте.
— Тут ты прав.
Какое-то время мы ели молча, а потом я даже немного удивился, услышав собственный голос:
— Меня тревожит, что я что-то упускаю насчет мистера Хичкока.
— Того самого
Соседние кабинки пустовали, и я чувствовал себя невероятно уютно в компании миссис Фишер, потому что общего у нас было больше, чем различий, мы оба остро чувствовали необычность этого мира и нас очаровывали его тайны. Я рассказал ей, что вижу души мертвых, задержавшиеся в этом мире, что они приходят ко мне, рассчитывая на справедливость, если их убили, или на помощь, если они боятся того, что может ждать их на Другой стороне.
Она отреагировала так, будто не нашла ничего удивительного в моих словах, и с тем же успехом я мог рассказать, что играл в старшей школе в бейсбол, любил английский язык и литературу, не ладил с математикой.
— Альфред Хичкок мертв уже больше тридцати лет, дитя. Неужели души так надолго задерживаются в нашем мире?
— Не всегда. Обычно нет. Но Элвис Пресли пробыл здесь еще дольше.
— Ты помог Элвису перебраться на Другую сторону?
— В итоге да, мэм.
— Молодец. Хит знал его мать.
— Мистер Фишер знал Глейдис Пресли?
— Он считал ее самой милой богобоязненной женщиной. В меру выглаженной и отчасти синей. Отец Элвиса… ничего хорошего сказать о нем не могу. — Она огляделась. — Альфред Хичкок сейчас здесь?
— Нет, мэм. Он приходит и уходит. Он… отличается от других, которые раньше обращались ко мне за помощью.
— В смысле?
— Во-первых, он добродушный, ему даже весело. Нет в нем никакой озабоченности или тревоги.
— В других ты замечал озабоченность?
— В той или иной степени.
— Бедняжки. Напрасно они тревожились.
— Именно так, мэм. И еще, мертвые всегда хотят, чтобы я помог им. Но у меня складывается впечатление, что мистер Хичкок хочет помочь мне.
— Помочь в чем, дорогой?
— Может… в поисках маскарадного ковбоя. Не знаю. Я что-то упускаю, и это не дает мне покоя.
Еще пару минут мы ели в молчании.
За окном, под низким серым небом, день пустыни переходил в ночь через очень короткие сумерки.
Как здесь, в Барстоу, так и вокруг Пико Мундо каждую весну на пару недель пустыня внезапно расцветала гелиотропами, лютиками, маками, красными мальвами, желтыми кориопсисами и другими цветами. Я надеялся, что доживу и еще раз увижу собственными глазами, как они все цветут вокруг моего родного города.
— Вы ни на мгновение не подумали, что я безумец, когда я рассказал
— Разумеется, нет, дитя. Безумен нынче наш мир. А ты в здравом уме, каким он раньше был.
Миссис Фишер настояла на том, что заплатит по счету, и оставила такую же сумму на чаевые. К деньгам добавила визитку без имени, адреса или телефонного номера. Маленький белый прямоугольник с одним из смайликов: точки вместо глаз и носа, большая дуга улыбки. Отличался смайлик только цветом: синий, не желтый — и гладкостью.
С чеком в руке миссис Фишер повела меня через ресторан к кассовому аппарату. Когда мы прибыли, Сэнди долила кофе в чашку одного из посетителей, сидящих за прилавком, поставила кофейник на плитку и подошла, не только для того, чтобы пробить наш чек, но и поболтать.
Пока миссис Фишер и официантка обменивались любезностями, я обратил внимание на стопку листовок, которые лежали на стойке рядом с кассовым аппаратом. «ПРОПАЛИ!» — кричал заголовок. Ниже следовал вопрос: «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТИХ ДЕТЕЙ?»
Дети были те самые: три лица из моего видения. Теперь листовка сообщила мне их имена и фамилию. Восьмилетнего мальчика звали Джесси Пейтон, его шестилетнюю сестру — Джасмин, десятилетнюю — Джордан.
Сэнди заметила мой интерес к листовке.
— Мне становится дурно, даже когда я думаю об этом.
Когда я поднял голову, в ее глазах цвета морской волны стояли слезы.
— Когда они пропали? — спросил я.
— Вчера вечером между семью и половиной девятого. Скоро пройдет уже двадцать четыре часа. Это плохо, пока не найдено никаких следов.
— Как полиция рассчитала время?
— Сосед, Бен Сэмплс, увидел, что дверь на заднем крыльце открыта, понял, что-то не так, подошел проверить. В половине девятого нашел бедную Агнес.
— Агнес?
Соленый поток хлынул из глаз Сэнди. Говорить она не могла. Теперь я понимал, почему она сочла смех неподобающим, почему в голосе слышалась печаль, когда она говорила о пустыне, покрытой ковром ярких цветов.
Ответил мне полноватый мужчина в штанах цвета хаки и клетчатой рубашке, который сидел на ближайшем стуле. Именно ему подливала кофе Сэнди.
— Агнес Генри. Вдова преподобного Генри. Милая женщина. Сидела с детьми, чтобы подзаработать немного денег. Пейтоны держали мусорные контейнеры на заднем крыльце. Бен Сэмплс заметил, что крышка одного сдвинута. Света на крыльце хватало, он заглянул в контейнер, увидел ее лицо. Агнес. Ее убили ударом ножа в сердце и засунули в контейнер, как мусор.
Сэнди заговорила, вытирая глаза бумажной салфеткой:
— Чет, Господи, куда же катится мир, если в один день повсюду похищают беспомощных детей?