Судьба Вайлет и Люка

Соренсен Джессика

— Спасибо Люк, — сказала она сонно, гладя меня по голове, не давая уйти. Она пыталась сказать еще что-то, но не могла, она была в ловушке сна так же, как и я в ее.

Я сжал губы и уставился на стену, еле дыша. Спустя время она полностью закрыла глаза, хватка ослабла, и у меня получилось выбраться из ее объятий.

Я привстал, глотая слезы, и ненавидел ее за то, что заставила меня сделать это и ненавидел себя за все, но радовало то, что она вырубилась. Бросив шприц от злости, наступил на него. Используя все свои силы, я перевернул ее на бок, потому что иногда она падала. Теперь во всем доме царила тишина, и это мне нравилось. Но, в то же время, мне это не

нравилось, потому что в душе наступала пустота. Единственное чего мне хотелось — быть нормальным ребенком, похожим на тех детей, которых я видел в парке. Которых родители катали на качелях. Они всегда смеялись и улыбались друг другу. Каждый раз, видя их, я чувствовал злость, смешанную с ненавистью и печалью, заставляющую меня страдать. Это навсегда стерло улыбку с моего лица, и я больше никогда не пытался стать таким, как они. Счастья не существует. Это все притворство.

Я кинул шприц и ложку в коробку. Интересно, моя жизнь всегда будет такой? Я всегда буду чувствовать только ненависть и боль? Эта мысль заставила меня содрогнуться, пока собирал все вещи обратно в коробку, я чувствовал, что мне нужно сбежать отсюда. Больше нет сил терпеть все это. Я больше не могу жить здесь. С ней.

— Я больше не могу, — прокричав это, я от безысходности ударил кулаком по кофейному столику. От удара слезы застыли в моих глазах. Я начал плакать от боли, медленно опустившись на пол, но никто, конечно же, не слышал меня.

Вайлет

13 лет

Ненавижу переезжать. Не из дома в дом, а из семьи в семью. Ненавижу движение, ведь это всегда означает переезд в новое место. Будь моя воля, я бы просто осталась на месте и не двигалась никуда. Но, правда в том, что у меня нет выбора и я никогда не знаю, где буду жить и с кем. Иногда это нормальные семьи, но чаще всего это алкоголики, наркоманы, религиозные фанатики, извращенцы.

Семья, в которой проживаю сейчас, считает, что я все делаю неправильно, и мне следует походить на их дочь Дженнифер. Даже не знаю, зачем приютили меня. Они обыкновенная полноценная семья, а я же их неидеальная декорация, которую можно показывать друзьям, чтобы те в свою очередь, восхищались ими за попытку воспитания сложного подростка. Я нежеланная сирота, взятая лишь для того, чтобы исправить меня, а потом показывать, насколько у них прекрасная семья.

— Так щедро с твоей стороны дать этой девочке крышу над головой, — говорила женщина с огненно-рыжими волосами Амелии — моей теперешней маме. Она устроила очередную вечеринку для соседей, чтобы потом жаловаться на них своему мужу. — Бедным детям как никому нужен дом.

Амелия посмотрела на меня, сидящую за столом, возле которого мне следовало проторчать всю вечеринку.

— Но это так сложно.

Она была одета в желтый свитер и напоминала мне непрерывно чирикающую канарейку, которая была у моих предыдущих родителей. Амелия раскладывала крекеры и сыр на тарелку, а затем повернулась к холодильнику.

— Она очень проблемный ребенок.

Вынула из холодильника лимонад и снова взглянула на меня, прошептав рыжей голове.

— Она постоянно выходит из себя, а недавно разбила вазу, потому что не могла найти свои туфли, но мы работаем над этим.

Агрессивна все время, это говорят все: зла на весь мир, учитывая через что мне пришлось пройти, но еще никто не захотел понять меня. Возможно, во мне слишком много ярости, я разбита, нестабильна, даже опасна. Никто не хочет такого ребенка, все хотят счастливого, который будет дарить им радость. Я же противоположность всему этому —

из-за моего болезненного детства. Уверена, они ждут, когда я дам повод, чтобы отослать меня, сказав, что они сделали все возможное.

— И ее ночные кошмары, — продолжала Амелия. — Она просыпаться с криками каждую ночь и недавно даже описалась. А еще она прибежала в нашу комнату и сказала, что боится спать одна.

Ее взгляд опустился на моего фиолетового потрепанного медведя, которого я держала.

— Она никак не может вырасти, везде таскает с собой эту игрушку… Это очень странно.

Я ненавижу ее. Она не понимает, что это такое — видеть вещи, которые большинство предпочитают не признавать. Ужасная правда, окрашенная в кровавый красный цвет, застрявшая в моей голове, которую я не могу забыть. Смерть. Жестокость. Страх. Люди, убивающие других, как будто жизнь ничего не значит. Они оставили меня с этой правдой одну. Почему они оставили меня? Плюшевый медведь — это все, что осталось с того времени, когда у меня еще было детство.

Я отвернулась, чтобы не слышать ее голоса, и смотрела в окно на солнечные лучи, гуляющие по газону, что сделан в форме тюльпана, и прижимала к себе плюшевого медведя, которого мне подарил отец на день рождения, за день до того, как умер. На бутонах тюльпана, очень похожих на сердце, были маленькие капельки воды, из-за которых цветы начинали мерцать и переливаться. Наблюдая за этим, я начала концентрироваться и успокаиваться, пытаясь взят эмоции под контроль. Иначе все, что я скрывала внутри выйдет наружу и у меня не будет выбора, кроме как найти способ, чтобы избавиться от этого — выпустить адреналин.

Кроме того, Амелии не нужно было повторять то, что мне итак было известно. Я знаю, что происходит со мной каждую ночь так же, как и то, кто я для них, и то, что через пару месяцев или около того они устанут от меня и отправят в другую семью, в которой я также буду всех раздражать и в конечном итоге меня отошлют, снова. Это как часы, поэтому я больше ничего не жду. Ожидание приносит одно разочарование. Я мечтала лишь однажды, когда была совсем маленькой — хотела вырасти веселой и счастливой, жить с мамой и папой, но все разрушилось в день их смерти.

— Вайлет, — Амелия щелкнула пальцами, и я сразу же повернулась к ней. Она и ее рыжеволосая подруга смотрели на меня c тревогой и страхом, мне интересно, как много ее подруга знает обо мне. Знает ли она о той ночи? Что я видела? Чего избежала, а чего нет? Она боится меня?

— Ты слушаешь меня? — спросила она.

Я покачала головой.

— Нет.

Она вскинула брови и обернулась на меня, когда открывала шкаф.

— Нет, что?

Я посадила своего медвежонка на коленки и сказала себе не злиться, потому что в последний раз, когда я вышла из-под контроля, то сломала кучу вещей, а потом оказалась здесь.

— Нет, мадам.

Ее брови вновь опустились, пока она выбирала какие консервы достать.

— Боже, если бы ты слушала меня, то уже бы все сделала.

— Я слушаю сейчас, — ответила ей, после чего ее лицо скривилось. — Извините. Я слушаю сейчас, мадам.

Прожигая меня взглядом, она начала раскладывать и открывать консервы.

— Я просила тебя сходить в гараж и принести мясо из холодильника для гамбургеров.

Я кивнула и слезла со стула, взяв своего медведя с собой. Я была рада сбежать из этой душной кухни, где все ее друзья не переставая смотрели на меня, ожидая, что я ударю. Выходя, услышала, как Амелия сказала: «Думаю, нам следует позвонить социальному работнику и попросить, чтобы ее забрали. Она не похожа на ту, что мы ждали…»