Судьба Вайлет и Люка
Шрифт:
Хуже всего то, что я сочувствую ему, забочусь о нем, хочу, чтобы он сидел здесь со мной, но я даже не думаю, что смогу смотреть на него, не думая об убийстве своих родителей и о том, как его мама может быть причастна к этому. Даже когда он держал меня, а я плакала, безопасность, которую я когда-то чувствовала в его объятиях, исчезла, и все, что
— Он не мой любовник… он мне никто, — бормочу я Престону, протирая глаза и опускаясь на диван. Мои глаза болят почти так же сильно, как и сердце. Я никогда так сильно не плакала. Никогда не было причин. И я все еще пытаюсь понять, плакала ли я из-за того, что Люк сказал мне, что его мама была там в ту ночь, когда убили моих родителей, или это было потому, что я знала, что не смогу оставаться там с ним, не так, как мы были всего за несколько мгновений до того, как я спела эту песню и сломала все на части.
После того, как Люк заснул, я встала, чувствуя безумную, неконтролируемую потребность в адреналине, и сделала единственное, что могла придумать, чтобы это не кончилось плохо, еще одной смертью. Я ушла и направилась в единственное место, которое я оставила. Я удивлена, что Престон вообще приехал, чтобы забрать меня. Я до сих пор даже не уверена, почему я вернулась к нему и останусь ли я рядом. Но сейчас я слишком разбита и истощена, чтобы сделать что-то еще. И я никогда не буду уверена, что стану той, кем я была, человеком, которым я стала с Люком, или даже человеком, которым я была до Люка, который мог бы держать под контролем, пока я могла подавлять свои эмоции. Даже после того, как я сообщу в полицию. Даже когда или если они, наконец, смогут произвести арест, потому что в конце концов я все равно останусь совсем одна.
После того, как Престон ставит последнюю коробку на пол рядом с прихожей, он закрывает дверь и падает на диван рядом со мной. Я все еще в трусах-боксерах и рубашке Люка, которую даже не помню, как надела, но я рада, что она у меня есть, потому что она
Он кладет руку мне на плечо.
— Так ты собираешься рассказать мне, почему ты выглядишь так
дерьмово, или мне начать гадать?
Я провожу пальцами по опухшим глазам.
— Как насчет того, чтобы просто сделать вид, что ничего не произошло?
— О, я не могу этого сделать, — говорит он, притягивая меня к себе. — Но хотя бы скажи мне, почему ты плачешь.
— Потому что все разрушилось.
— Разве не так?
— Нет, оно было далеко не разрушено.
Он понятия не имеет, о чем я говорю, и я рада этому.
— Знаешь, я до сих пор не могу забыть, как ты разговаривала со мной перед отъездом.
— Ты это заслужил, — бормочу я, и он сильно сжимает мою руку.
— И ты так и не вернул мне эту заначку, — говорит он твердым голосом. — Так что, если у тебя не осталось ее, ты должна мне.
— Её нет, — говорю я категорически. — Я отдала её.
Он качает головой и так сильно прижимает мою голову к своей груди, что у меня болит шея.
— Видишь ли, Вайолет, в этом-то все и дело. Ты никогда не думаешь о будущем.
— Это потому, что я застряла в прошлом.
— Я знаю, и тебе нужно перестать думать о прошлом и начать думать о движении вперед, начиная с того, как ты собираешься отплатить мне. — Он начинает грубо массировать мое плечо кончиками пальцев, в то время как его другая рука скользит вверх по моему бедру.
Моей первой реакцией было ударить его, но сейчас поднять кулак кажется слишком сложным. Все так и есть, и кажется, что было бы легче поддаться ему, чем дать отпор.
Я смотрю на точку на полу, сосредоточившись на ней, а не на чем-либо еще.
— Бери, что хочешь, — шепчу я. — Все, что у меня осталось, все равно ничего не стоит.
КОНЕЦ