Судьба Вайлет и Люка
Шрифт:
— У меня все нормально.
— Ты уверена? — спрашивает он, кажется, застенчиво. — Все в порядке? Даже после… ну всего.
Я смотрю на него, упираясь подбородком в его грудь.
— Все в порядке, «Все в порядке, мистер Стоически Отчужденный, а теперь расслабься»
— Я расслаблен, — настаивает он. — Я просто удостоверяюсь, что ты… что ты в порядке со мной.
— Я в полном порядке с тобой и с тем, что случилось, — заверяю я его. Так и есть. На мгновение все абсолютно идеально.
* * *
— Ты можешь заткнуться на хрен? — кричит
— Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя. — плачет она, когда он держит ее вес в своих руках.
— Прекрати петь эту гребаную песню! — кричит он в ярости и пинает одну из моих игрушек через всю комнату. — Соберись со своим дерьмом и пошли отсюда.
— Я не могу, — говорит она сквозь истерические рыдания. — А если бы нас кто-нибудь увидел?
— Никто нас, блядь, не видел, — говорит он, тряся ее, как тряпичную куклу. — Я уже проверил дом.
Она оглядывает мою комнату с игрушками, и, клянусь, ее взгляд останавливается на мне в темном углу. Видит ли она меня? Она должна. Она собирается рассказать?
— Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя. — Слезы заливают ее глаза снова и снова, и я начинаю плакать, когда он начинает бить ее снова и снова, слова и пощечины преследуют меня, пока я жду, когда монстры найдут меня. Сделают мне больно. Потому что это то, что делают монстры.
* * *
Я просыпаюсь в панике, как всегда, мои руки трясутся, когда я сажусь, мое окружение искажается, когда эта песня эхом звучит в моей голове. Я задыхаюсь, хватаясь за шею, громко дышу, обыскивая темную комнату, мой разум ищет что-то знакомое, и, наконец, он приземляется на моего плюшевого мишку на столе.
Люк садится, протирая глаза, и кладет руку мне на спину. Он так привык к этому, что его это уже даже не смущает. Он проводит рукой вверх и вниз по моей спине, позволяя мне восстановить дыхание, когда я прижимаю простыню к голой груди, говоря своему пульсу успокоиться. Я должна работать над собой, чтобы не делать это так, как я привыкла делать — искать прилив адреналина через опасность. Я знаю, что единственная причина, по которой я не подбегаю к окну и не собираюсь прыгать, это то, что он прикасается ко мне. Успокаивает меня. Он тот, кто делает это постоянно.
Когда я успокаиваюсь, он натягивает на меня свою рубашку, надевает боксеры и укладывает нас обратно в постель, обнимая меня.
— Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне, о том, что тебе снится, — шепчет он мне в лоб, целуя его. — Может быть, я мог бы помочь.
— Разговоры о снах не помогут, — шепчу я, положив руки ему на грудь. — И поверь мне, ты не захочешь об этом слышать.
Он проводит пальцами по моим волосам, и я чувствую, как двигаются мышцы его шеи, когда он тяжело сглатывает.
— Мне тоже снятся кошмары, иногда о…
— Но ты диабетик?
— Да, это большое неудобство. — В его голосе слышится вымученный юмор.
Я ломаю голову, чтобы что-то сказать, но ничего не могу придумать. Я могла бы пошутить, придумать сложную историю — мне всегда легко это сделать. Но он продолжает рассказывать мне что-то о себе, даже не спрашивая меня. Темные и испорченные вещи, подобные тем, которые я держала в себе тринадцать лет.
— Это о той ночи, — говорю я, и его мускулы напрягаются, но он продолжает водить пальцами по моим волосам. — Я их видела…
Его пальцы перестают двигаться, и у него перехватывает дыхание.
— Ты видела убийц.
Я киваю, глядя в изножье кровати.
— Да, но в то же время не совсем…Я думаю, это было больше похоже на то, что я их слышала… они были шумными ублюдками. — Мой тон легок, но все остальное внутри меня похоже на кирпичи, падающие вниз, сокрушающие меня, заманивающие в ловушку. — Они не знали, что я была в комнате, поэтому даже не потрудились вести себя тихо.
— Ты рассказала об этом полиции? — спрашивает он.
— Я все рассказала полиции; все что я смогла вспомнить, туфли, которые были на этой даме… Я даже описала звук ее глупого голоса… то, как он звучал, когда она пела эту дурацкую песню.
— Она пела песню? — спросил он. — Серьезно?
— Да, у нее были действительно хреновые тексты, — говорю я, вызывая глубокий вдох. — Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя… — я замолкаю. — Это то, что я слышу каждую ночь во сне.
Некоторое время он молчит, звуки проезжающих машин единственные звуки в нашей комнате. Сначала я думаю, что это потому, что он переваривает то, что я сказала, но потом я понимаю, то как он напрягся и это даже не похоже, что он дышит.
Я смотрю на него, задаваясь вопросом, не было ли ошибкой рассказать ему.
— Люк, ты в порядке?
— Что, черт возьми, ты только что сказала? — шепчет он.
Я определенно не должна была рассказывать ему.
— Это была песня, которую она пела. — Я отталкиваюсь от его груди, пытаясь решить, должна ли я уйти, прежде чем он оттолкнет меня. — Я даже не уверена, что это за песня, потому что нигде не смогла ее найти.
Длина его молчания, кажется, растягивается на вечно. Он не шевелится. Почти не дышит. И я все больше паникую.
— Это потому, что она ее придумала. — Его голос срывается, и он отталкивает меня от себя.
Я откатываюсь в сторону, когда он встает и выбегает из комнаты. Какое-то время я лежала в постели, проигрывая в памяти то, что он сказал, и то, что он мог иметь в виду. Кто это придумал? Он что-то знает о песне? Знает ли он человека, который… Боже мой… Я вскакиваю и бегу за ним, когда он захлопывает дверь ванной. Я дергаю дверную ручку, но он запер ее.