Судьба Вайлет и Люка
Шрифт:
— Да, я не собираюсь с этим спорить, — говорю я, наблюдая, как ее задница выглядывает из-под шорт, когда она наклоняется, чтобы загрузить тарелки на нижнюю полку посудомоечной машины. — Знаешь, — продолжаю я, — я думаю, что если ты будешь убираться, мы должны купить тебе костюм непослушной горничной.
Она встает, расправляя плечи.
— Зачем возиться с костюмом горничной, если я могу сделать это голой?
Я качаю головой, кусая губу так сильно, что почти истекаю кровью.
— Однажды, когда ты скажешь мне что-то подобное, я воспользуюсь ситуацией и заставлю тебя выполнить то, что ты сказала.
Она расслабляется, прислонившись к стойке и скрестив
— О, я бы хотела, чтобы ты это сделал.
Мое тело горит сдерживающим желанием прикоснуться к ней. Последние несколько недель я часто чувствовал это, и, Господи, она знает, как надавить на меня и сделать еще хуже.
— Ты думаешь, я шучу. — Она подходит ко мне, чтобы отмыть посуду в раковине, глядя в мою сторону. — Но это не так.
Я смотрю, как она включает воду и принимается за сковородку. Она улыбается сама себе, и я начинаю вставать на ноги, готовый, наконец, уступить своим или ее потребностям — уже трудно сказать. Я отведу ее обратно в комнату и дам ей то, чем она все время дразнит меня. Но тут мой телефон начинает звонить.
— Спасенный звонком, — поет она с улыбкой на лице.
— О, это еще не конец, — уверяю я ее, доставая телефон из кармана джинсов. — Я начну все сначала… — Я хмурюсь, когда имя моего отца появляется на светящемся экране. В последнее время он часто пытается со мной связаться, наверное, из-за приближающейся свадьбы.
— Ты не собираешься ответить на него? — спрашивает Вайолет, ставя кастрюлю в посудомоечную машину и затем захлопывая дверь бедром.
— Наверное, — бормочу я, ненавидя тот факт, что простой звонок может испортить всю атмосферу ночи. Я нажал кнопку ответа, поднеся трубку к уху. — Да.
— Привет, — говорит мой отец отчаянно бодрым голосом. — Ты не отвечал на мои звонки.
— Это потому, что я их игнорировал, — честно говорю я, когда грохот посудомоечной машины наполняет квартиру. Вайолет выходит из кухни и идет в ванную, закрывая дверь, забирая с собой свою милую попку, вместе с добром и легкостью во мне.
Он делает паузу, подбирая слова.
— Послушай, Люк, мне очень жаль, что я так отреагировал, когда ты спросил, не мог бы ты переехать к нам, — говорит он. — Иногда я не знаю, как быть отцом, и я просто говорю всякое, не думая заранее. Но я должен был сказать, что ты можешь переехать к нам. Я даже отдам тебе свою кровать.
— Я в порядке. — Я беру пиво, и я осознаю, что мне надо еще выпить. Я делаю большой глоток, но этого недостаточно. Слишком мягкий и слабый. Слишком трезвый и неуравновешенный. Переход на пиво было такой плохой идеей.
— Люк, я очень стараюсь, — говорит он. — Я знаю, что какое-то время меня не было в твоей жизни, но я хочу быть сейчас.
— Ты действительно стараешься. — Я резко смеюсь в трубку, когда что-то щелкает внутри меня, последние четырнадцать лет толкают меня вниз все дальше и дальше, я слишком трезв и все это чувствую. — За последние четырнадцать лет ты звонил мне больше десяти раз. Попытался не оставлять меня и Эми с мамой, и ее сумасшествием.
— Твоя мама не сумасшедшая. — Он вздыхает. — Она просто борется с зависимостью.
— Нет, она чертовски сумасшедшая, и ты чертовски сумасшедший, если думаешь, что это не так. — Огрызаюсь я. Будто что-то щелкнуло. Все, что я держал внутри себя, выплескивается наружу, когда во мне вспыхивает ярость, пока все, что я вижу, не станет обратно белым.
— Люк, ты не будешь так говорить о своей матери, — говорит он. — Да, у нее есть проблемы, но они есть у всех нас.
— Ты серьезно защищаешь ее и даже не понимаешь.
— Тогда объясни мне. Пожалуйста.
—
— Люк, о Боже, я не… — начинает папа.
Я нажимаю отбой и вешаю трубку. Он тут же перезванивает, и я выключаю телефон, бросаю его на стол, не сводя глаз с Вайолет. Как обычно, я не могу сказать, о чем она думает, а значит, мне придется спросить.
— Что ты слышала? — Моя рука дрожит, но голос ровный. Я знаю, что она уже знала кое-что из этого, но она в значительной степени слышала повторение всей моей грустной, глупой, никчемной жизни. Теперь она знает, насколько я жалок на самом деле.
— Все. — В ее глазах непроницаемый взгляд, когда она делает глубокий вдох. Она что-то обдумывает, и я не могу вынести ее молчания. Я чувствую, что сейчас взорвусь.
— Вайолет, просто скажи что-нибудь, — говорю я панически и жалко. — Пожалуйста.
— Возможно, нам следует убрать стекло до того, как вернутся Сет и Грейсон, — говорит она мне. — Хотя мы могли бы просто оставить беспорядок для них, чтобы они убрали.
— Вайолет, я… — я отодвигаюсь, когда она на цыпочках перебирается через стекло и перелезает через стол рядом со мной. Затем она переплетает свои пальцы с моими и нежно целует мои поцарапанные костяшки пальцев. Поцеловав каждую, она смотрит на меня своими круглыми зелеными глазами, затем встает на цыпочки и нежно целует меня в губы. Я наслаждаюсь ее вкусом, когда её руки скользят по моей талии. Я недоумеваю, почему ее это устраивает, то, что она слышала, то, что она вошла в гостиную, покрытую осколками стекла, но потом вспоминаю все, что она уже знает обо мне; как она остановила драку в стриптиз-клубе, как я рассказал ей о том, что мама заставила меня ее колоть. Она знает обо мне больше, чем большинство, и она все еще здесь, целует меня и позволяет мне быть рядом с ней.
Так что я целую ее в ответ с силой и страстью, потому что мне нужно быть с ней, нужно выплеснуть ярость из моей груди. Я жадно целую ее, подхватываю на руки и несу обратно в спальню, натыкаясь на стены и дверь, прежде чем, наконец, уложить нас на кровать. Она стонет, когда я накрываю ее своим телом и начинаю сосать ее шею, целуя линию подбородка. Я только отстраняюсь, чтобы стянуть с нее майку, ее соски вздрагивают, как только на них попадает воздух. Я обнимаю ее, пока она помогает мне снять рубашку, и она проводит пальцами по татуировкам на моих ребрах и груди, просто глядя на меня почти загипнотизированным взглядом.