Судьба зимней вишни
Шрифт:
Там его ждала оставшаяся от отцовских депутатских будней квартира, а также дипломатическая служба, на которую его тоже пристроил Александр Антонович. Знание двух языков давало надежду на работу за границей. Года через два, точно не помню, так оно и произошло.
Из желания отвлечься, освободить голову от мыслей о незадавшейся жизни и родилось занятие, которое потом стало для меня источником стабильного дохода. Я начала выдавать замуж засидевшихся в девицах подружек и соседок. Роль свахи мне удавалась. Практически все знакомства, о которых я хлопотала, заканчивались фатой и маршем Мендельсона.
Творчески осмыслив этот факт, я решила поставить свадебное дело на промышленную основу. Открыла свою фирму, проштудировала родное законодательство, закупила несколько газет с объявлениями и пачку конвертов, и работа закипела. Первый год я трудилась как проклятая. За своим рабочим столом проводила по 12–14 часов в сутки, но к концу этого жуткого года у меня уже был свой офис (одна комната в полуподвальном помещении), штат сотрудников (не поступившая в институт девчушка, которая теперь вместо меня надписывала конверты) и картотека клиентов. Школу я, естественно, бросила.
Название своему детищу я придумала незамысловатое, но красноречивое: «Зимняя вишня». И взяла из одноименного фильма девиз: «Семья, как и Родина, просто должна быть». Он красовался на моих визитных карточках, а также на рекламных проспектах, которые я, не жалея денег, раскидала почти по всему городу.
На тот момент мне было 26 лет. Сегодня – 32 с копейками, и я хозяйка стабильно работающей конторы, в которой трудятся четыре психолога, два сексопатолога и с десяток менеджеров. В нашей картотеке есть представители почти всех российских городов, а также заокеанские женихи и невесты. Несколько десятков моих протеже живут в Германии, Франции и Бельгии.
У «Зимней вишни» прекрасное реноме, а стоят наши услуги столько, что я вполне могу позволить себе и ананасы в шампанском, и птичье молоко, и поездки на заграничные показы мод или Каннский фестиваль. Даже этот проклятый Реюньон я бы тоже вполне могла себе позволить. В общем, женщина я самостоятельная и обеспеченная, а уж опыта в устройстве чужой личной жизни у меня хоть отбавляй.
Иногда я думаю о том, удалась бы моя карьера, если бы Артемий меня не бросил. И всегда прихожу к выводу, что нет. Я моталась бы за мужем из одной экзотической страны в другую, варила борщи, жарила котлеты и судачила с посольскими кумушками.
Скорее всего, я родила бы Артемию второго сына. Или нет, лучше дочку, и либо сидела бы дома, либо работала в посольской школе. Мне было бы абсолютно ни к чему кому-то что-то доказывать. Да и материальное благополучие нашей семьи зависело бы вовсе не от меня.
Читая в модных журналах о женщинах, сделавших карьеру (а про других женщин модные журналы просто не пишут), я обратила внимание, что для многих из них крах в личной жизни стал толчком для собственного развития. Когда вдруг выясняется, что твоя надежда и опора уже вовсе не твоя и тебе самой нужно думать и о своем будущем, и о будущем твоего ребенка, а заодно о том, откуда берется еда в холодильнике, это здорово бодрит.
Как говорится, за каждым известным мужчиной стоит любовь женщины, а за каждой успешной женщиной стоит предательство мужчины. Так что если кому-то нужны чужие советы, послушайте моего: ваша жизнь – слишком серьезное дело, чтобы доверить его мужчине.
Ну как можно отдать свою судьбу в руки человека, который трижды в неделю теряет собственные носки?
Он плакал во сне. Ему снился холодный, покрашенный масляной краской туалет. А в нем – худенькая девушка, почти девочка, которая пришла сюда, чтобы спрятаться. От злых людей, от самой себя.
Наверное, это очень символично – закончить свою жизнь в туалете. Ведь вся она – сплошной сортир. В его зловонных недрах копошатся черви, по недоразумению считающие себя людьми. Если бы можно было просто взять и спустить себя в канализацию вместе со всеми проблемами! И ощутить, как воронка воды засасывает в себя весь твой страх, боль, отчаяние, кислотой разъедающие внутренности…
Вода – как слезы. Она омывает душу, разбавляя эту ненасытную кислоту, плещущуюся волнами у самого горла. Иногда какая-нибудь особо жестокая волна поднимается, заливая глаза и черепную коробку, в которой начинает шипеть и обугливаться мозг.
Девушка, сидя перед унитазом, покрытым несмываемыми пятнами ржавчины, раз за разом дергала за железную цепочку сливного бачка и наблюдала за вспенивающимися бурунчиками воды. На все остальное сил у нее уже не было. В своем сне он отчетливо слышал, о чем она думает.
«У нас, когда я была маленькая, была такая цепочка, – вслед за ней он вспоминал, что да, именно такая цепочка. – Потом уже, во время ремонта, все знакомые стали менять сантехнику на современную, а поначалу у всех были такие бачки – чугунные, под самым потолком, и металлические цепочки с колечком на конце. Сейчас только в больницах такие бачки и остались. Бачок… Бычок… Идет бычок качается, вздыхает на ходу… Как хорошо быть маленькой! Мама читала этот стишок и подбрасывала меня на коленках, а я боялась упасть, как тот бычок. Мама, мамочка, вот теперь я почти совсем упала, только твои руки меня уже не держат».
Во сне он протянул к ней руки, она качнулась со своего пола к нему навстречу, но начала таять в хмурой пелене его пробуждения. Еще не конца проснувшись, не до конца отпустив ту, которую он так сильно любил, он рывком сел в постели и ладонью протер мокрое от слез лицо.
«Черт знает, что такое, – мрачно подумал он, – последний раз я плакал в четыре года, когда скатился с деревянной горки и мама доставала мне из мягкого места сразу шесть заноз. Тогда же она объяснила мне, что слезы недостойны мужчины, и я больше никогда не позволял себе пустить слезу. Что сейчас-то со мной случилось? Нет, надо срочно доводить дело до конца. Зло надо не оплакивать, а побеждать».
Если не считать свекрови, мне в жизни сильно везет на людей. Прежде всего, на подруг. У меня их четыре – по одной на каждый жизненный этап.
Так уж получалось, что на каждом отрезке взросления у меня появлялась одна новая подруга, которая и дальше оставалась со мной рядом. Надеюсь, что навсегда.
Лельку мне подарил детский сад. Наши горшки стояли рядом. Правда. Я не шучу. В более позднем возрасте мы бы вряд ли встретились – в силу социального неравенства. Лелькина мама, тетя Надя, работала дворником. Вообще-то она подметала двор того дома, где я жила, а в детский сад устроилась только затем, чтобы туда взяли Лельку.