Судьба. На острие меча
Шрифт:
— Я… Я не понимаю… — язык заплетался. Я всё поняла, но ещё не в силах была в это поверить. Не хотела верить в это.
— Его завтра казнят.
"Казнят". Какое холодное, безразличное слово. И какое страшное. Я едва сдержалась, чтобы не закричать.
— Конечно, сейчас мы находимся с Камерлином не в том состоянии, чтобы оспаривать или требовать чьи-то имущественные права, но когда всё уляжется…
Герцог продолжал болтать, а я его уже не слушала. Тело моё ослабло, а разум требовал куда-то бежать, что-то делать. Чувства твердили, что надо спасать Тёрма, а здравый смысл подсказывал, что это бесполезно,
— Герцог, как далеко от вашего замка находиться столица?
— Сутки неспешным шагом на лошадях… — и, словно опомнившись, он смерил меня взглядом, — а Вы с какой целью…
— Ваша светлость, прошу выделить мне двух лучших скакунов.
— Вы собираетесь скакать в город? В ночь… Зачем?
— Не спрашивайте меня, просто распорядитесь дать мне коней.
— Конечно, конечно… Эй, слуги, — герцог четырежды хлопнул в ладоши. Появившийся в дверях лакей обменялся с хозяином лишь взглядом и, не проронив ни слова, удалился. По-моему, без магии тут не обошлось, но я ее не почувствовала. Да и разглядеть чью-либо ауру мне не удалось.
Через полчаса я уже скакала по широкому, наезженному тракту в направлении столицы. Оставшихся часов дня и ночи должно было хватить, чтобы еще до рассвета добраться до королевского замка.
Я мчалась всю ночь, без устали погоняя лошадей, и всё же безнадёжно отставала. До города оставалось ещё несколько миль, а безжалостное солнце уже золотило верхушки скрывшегося за моей спиной леса. Отчаяние, боровшееся в моей душе с надеждой, бесспорно одерживало верх. Я чувствовала, как слезы подступают к глазам, как крик боли сжимает пересохшее горло. Но я сдерживала себя, должна была сдерживать. Когда кони встали, не в силах продолжать скачку, я побежала. Как ни странно, именно отчаяние придавало мне сил, я хотела если не успеть, то хотя бы умереть от изнеможения. А дневное светило поднималось всё выше и выше. Оно слепило глаза, и, казалось, что его яркий свет приносит звуки призывных труб, возвещающих о начале казни.
К воротам я подбежала с трудом переставляя одеревеневшие ноги и чувствуя, что готова с кашлем выплюнуть собственные лёгкие. Выскочившего навстречу стражника я схватила за грудки и, рывком притянув к себе, с усилием выдохнула:
— Казнь?
— Что казнь? — ошарашено уставился на меня стражник.
— Казнь уже состоялась?
— Казнь? — стражник недоуменно посмотрел на меня.
— Казнь, казнь иностранного военачальника состоялась?
— А-а-а, казнь, так бы и сказала, — стражник поскрёб пятернёй за ухом, — казнь ещё намедни, — говорил он медленно и тягуче, и у меня сто раз остановилось сердце, пока он проговаривал конец фразы, — перенесли. Я полагаю так: покудова все тайны не выпытают — не четвертуют.
Вот они как, уже и казнь подходящую придумали. Но, слава богу, я не опоздала. Сейчас же к королеве. Упаду в ноги, упрошу, вымолю, отслужу. Знаю, королева непреклонна, знаю, королева не меняет своих решений, но ради меня?!
— Пропустите, — я решительно шагнула к приоткрытым створкам ворот, стражник испуганно отпрянул в сторону, даже не подумав поинтересоваться целью моего визита. Зато другой такой же страж, выпрыгнув, как чёрт из табакерки, из дверей сторожевой
— Входная пошлина — двадцать два талера.
— Иди к чёрту, — я слегка повёла рукой и стражник отлетел в сторону.
Теперь дорогу ничто не преграждало, и я решительно зашагала к центру города. Видевшие все это другие стражники решили предпочесть моему мечу бездействие и нагоняй от начальства.
А в городе казалось бы ничто и не изменилось: как прежде гулко шумела базарная площадь, всё так же несло свежевылитыми помоями, всё так же весело помахивали веревками стоявшие посреди лобной площади виселицы, вот только плах несколько прибавилось — столица готовилась к массовой казни. Собственно лобных места в городе было два: одно для всеобщего обозрения, второе — у ворот тюрьмы для увеселения знатных вельмож и казни особо опасных государственных преступников. Вспомнив об этом, я тяжело вздохнула и, чтобы не смотреть в сторону виселиц, свернула на боковую улицу.
— А что же, красавица, ты так раненько проснулась, а? — вылезший из-за угла дома щербатый верзила загородил мне дорогу. В его руке совершенно недвусмысленно покачивалась увесистая дубина.
— Не спеши, девица, — за мой спиной послышался топот ног, и я оглянулась. Из соседнего проулка вальяжно выходила бандитская троица, а впереди нарисовалось ещё двое. У каждого дубины, у троих ещё вдобавок короткие, чтобы было удобно прятать под одежду, мечи.
— Постой, красота, постоим, поговорим, — улыбка щербатого меня буквально умиляла.
— Да не прилично мне одной с шестью мужиками разговаривать.
— А мы и не мужики вовсе, — верзила прямо-таки умирал от разбиравшего его смеха, — мы купцы.
— Даже так? — я не спешила выдвигать аргументы в свою пользу. Вдруг они оказались умнее и на крышах сидят лучники? — и чем приторговываете?
— Не приторговываем, ха-ха, а торгуемся и меняемся.
— И что на что меняете? — я незаметно сделала шаг в сторону, отходя на более удобную позицию.
— Для тебя и только для тебя, красавица, твою жизнь на всё золото и имущество. Впрочем, костюмчик можешь оставить себе.
— Вот как! Щедрое предложение, — я уже поняла, что имею дело с "бандой Щербатого" и позволила себе мысленно усмехнуться — эти головорезы никогда не оставляли живых свидетелей. Но в уме им было не отказать. К чему драться, если можно заставить жертву поверить в благородство разбойников? Отнять оружие и ударить в спину — излюбленная тактика такого отребья, как Щербатый. — У меня есть время подумать? — ещё один шаг в сторону.
— Ишь, — Щербатый воровато оглядел улицу, вокруг никого не было, — думай, но недолго.
— Спасибо, — выдохнула я, резко поворачиваясь к стоявшим за спиной бандитам. Три метательных ножа, брошенных почти одновременно, не оставили им никаких шансов. Щербатый ещё не успел ничего понять, как под ударом моего меча повалился на землю, двое оставшихся бандитов не смогли оказать достойного сопротивления. Через несколько секунд всё было кончено. Я собралась уже уходить, когда голова Щербатого дернулась, приподнимаясь. Долгий, протяжный стон огласил улицу.
— Пощади, — прохрипел главарь. Я только усмехнулась на его просьбу, мне было его совсем не жалко.