Судьба
Шрифт:
Разнеслась молва по округе, будто барыней велитель лесной овладел. Дошли до Алексея слова людские, стал наказывать он всех, кто смел о духе лесном говорить. Обезумевшая Анна, одежду на себе рвала, ходила по дому нагая. Поник Алексей духом, стал нелюдим, и все время взаперти проводил с супругой своей.
Жила в доме у Алексея кухарка Алена. Всю жизнь свою она служила ему, а до него – отцу – барину старшему. Нелегко было переживать кухарке происходящее в доме. Обратилась она к барину:
– Служила я батюшке вашему, сейчас вам служу. Как родные вы стали мне. Не могу смотреть
Отмахнулся барин от забот кухарки со словами:
– Не верю я в ересь вашу потустороннюю. Предки мои из знатного рода германского, а предки Анны не меньше почестей имеют. Все в этой жизни лишь науке подвластно. Вызвал я из Петербурга друга отца моего, специалиста по душевным заболеваниям, степень научную он имеет, если кому и доверю я свою ненаглядную, то только ему.
– Ой, барин, тут не степень научная нужна, а умение с духами договариваться, – ответила барину кухарка.
Рассмеялся Алексей и прогнал от себя Алену. Шли месяцы, ожидаемый лекарь не ехал. Седьмой месяц подходил к концу, как Анна плод в чреве своем носила. Отчаялся Алексей, позвал к себе кухарку и обратился к ней:
– Пойди на болота, голубушка, попроси Дарью, пусть явится, расскажи ей о беде нашей да пообещай, если поможет, то вознагражу ее сказочно.
– Не берет Дарья вознаграждения, служит Даждьбогу она. Он и вознаграждает ее, – сказала обрадованная кухарка и, откланявшись господину своему, в лес поспешила.
Маргарита терновый венок. В кабинете у следователя Негадайко
В кабинете следователя Негодайко всегда стоял полумрак. Выходящее во двор отделения, маленькое окно всегда было завешано темно-синими шторами. Старый лакированный стол, стоящий у окна, ломился от нагромождения делами, которые скапливались долгие годы. На оставшемся не занятым маленьком пространстве на углу стола, буквально, в повисшем состоянии замерла до отвала забитая окурками пепельница.
Сидя на стуле обтянутом потрескавшейся кожей, скрестив ноги, Негадайко вел допрос, направив настольную лампу в глаза задержанному.
– Фамилия, имя, отчество, – отчетливо произнес следователь.
Глядя через прищур на Негадайко сквозь ослепляющий свет лампы, направленной в глаза, молодой человек ответил:
– Алиев Юсуф Загидиевич.
– С какой целью вы прибыли в Ленинград? – Поменяв положение ног, продолжил задавать вопросы следователь.
– С целью поступления в Ленинградский Кораблестроительный Институт, – ответил, все так же щурясь, задержанный.
– С какой целью вы сняли квартиру на Литейном, – закурив, спросил Негадайко.
– Собирался пригласить свою жену, – ответил Алиев.
– Врешь! – закричал Негадайко, ударив по захламленному столу. – Все вы, не русские, врете!
– Я никогда не вру, – спокойно ответил Алиев.
Погасив окурок, следователь продолжил:
– Ваш сосед по лестничной клетке утверждает, что видел, как вы в три часа тридцать минут выходили куда-то.
– Кто именно? У меня на лестничной клетке их четверо, – вопросом на вопрос ответил Алиев.
– Сосед напротив. Беркович Самуил Наумович, – с ехидством в голосе продолжал Негадайко.
– Не могу знать, зачем ему это нужно, – отводя взгляд от лампы, ответил задержанный Алиев.
– Самуил Наумович – русский человек, и поэтому лгать не станет, – встав, заявил следователь и, присев на край захламленного стола, обрушил всю пирамиду макулатуры.
– Говорю вам еще раз. Я спал в это время, – собирая валяющиеся листы развалившихся дел, ответил Алиев.
Стоя над задержанным, Негадайко поднес кулак к своим губам и задумчиво продолжил:
– Возможно, вы сами не помните, как совершили это преступление. Точно. Вы страдаете сомнамбулизмом. Откуда же вам знать, имея такой недуг, то, что с вами происходит, когда вы спите.
– Чем я страдаю? – озадаченно спросил Алиев.
– Ты – лунатик, – словно открывая задержанному тайну, произнес Негадайко.
– Сам ты лунатик, – ответил Алиев, увернувшись от пролетевшей мимо пепельницы.
В дверь постучали.
– Войдите! – недовольно ответил Негадайко.
– Разрешите, – робко спросил Дуболом, – мы нашли свидетеля, видевшего, как Алиев хладнокровно убивал двоих несчастных во дворе на Рубинштейна. Негадайко улыбнулся и обратился к Алиеву:
– А ты говоришь, спал дома. Готовьте очную ставку, – небрежно проронил следователь в адрес Дуболома и закрыл перед его носом дверь, но не успел он сделать шаг, как в дверь снова постучали.
– Ну что там еще? – нервно выпалил следователь.
Дверь открылась и, не входя, Дуболом спросил, указывая пальцем на Алиева.
– А этого забрать в камеру?
– Забирай, – отмахнулся Негадайко.
Очная ставка
– Ой. А если он невиновен? По моей вине, невинного приговорят к высшей мере наказания, – засомневалась Маргарита, проходя по скрипучим полам коридора в отделении милиции.
– Так, стоять! – раздраженно выпалил Дуболом, схватив Велесову за руку. – Ты деньги свои получила? – Спросил он нервно.
– Да, – тихо ответила Маргарита.
– А остальное – не твоя забота, – заявил старший оперуполномоченный и завел ее в приемную.
В комнате сидели трое понятых. Велесову провели к окну.
– Не русский, – подойдя вплотную, прошипел Дуболом.
Через минуту в комнату завели троих молодых мужчин. Следователь закрыл за ними дверь и, торжественно, как на собрании пионеров, обратился к Маргарите:
– Гражданка Велесова, вас предупреждали об уголовной ответственности за дачу ложных показаний?
– Да, – ответил Дуболом.
– Я не вас спрашиваю, – нервно проговорил Негадайко.
– Да, – ответила Маргарита.
– Скажите, кого из этих молодых людей вы видели шестнадцатого мая в три часа тридцать минут у себя на участке?
Немного замешкав, Маргарита показала на Алиева Юсуфа Зигидиевича, который, не удержавшись, выкрикнул:
– Она врет!
– Очная ставка окончена, – заявил Негадайко и попросил всех освободить помещение.