Судьбе наперекор
Шрифт:
— Хоть завтра. И через месяц ваш парень будет танцевать вприсядку. Но! Это, уважаемый, будет стоить — с лекарствами, уходом и всем остальным — пятнадцать тысяч долларов.
Иван смотрел в равнодушное ко всему, кроме денег, безразличное лицо Смирнова и понимал, что никакие слова о врачебном долге, жалости к ближнему, сострадании до того не дойдут, а, скорее, вызовут просто ироничную ухмылку. Но охватившая его жгучая ненависть к этому высокомерному, самодовольному мерзавцу никак не отразилась на его лице — сказалась старая выучка. Поэтому Иван только спокойно спросил:
—
Смирнов еще раз взглянул на его потрепанный костюм и, не выдержав, расхохотался, но все же ответил:
— Полтора-два месяца. Думаю, этого времени вам хватит, чтобы собрать деньги.
Иван мог убить его одним движением пальца и уйти никем не замеченным, но... Этот негодяй нужен был ему живым, ведь только он мог помочь Ромке, и Иван, вежливо попрощавшись, ушел.
Вернувшись в тот день домой, он сказал детям, сколько стоит операция, и они мгновенно сникли — даже если продать старенький домик, доставшийся Ивану в наследство от одинокой старушки, у которой он когда-то снимал угол, этих денег им было не набрать. Но гораздо хуже было другое: они тогда еще не знали, что Ромка практически не спит и слышит их разговор. И только чудом можно считать то, что, войдя на следующий день в дом за инструментами, Иван застал Ромку, когда тот, скрипя от бессилия зубами, подтягивал на руках свое некогда сильное и тренированное, а теперь ставшее непослушным и неповоротливым тело, ползя на кухню за ножом, чтобы раз и навсегда покончить с этой жизнью, ставшей для него невыносимой. С совершенно неожиданной силой невысокий и худощавый Иван взвалил себе на плечо Ромку и отнес его на раскладушку — тот не выдержал и разрыдался. Впервые с того дня, как вернулся домой.
— Зачем ты меня остановил, папа?— захлебываясь слезами, говорил он.— Зачем? Я же все слышал... Уж лучше так, чем быть вам обузой... Ведь ты же знаешь, что надежды нет... Я буду валяться здесь полутрупом, а вы будете отрывать от себя последнее мне на лекарства... Я не хочу... Я не могу быть вам в тягость...
Иван слушал его, не прерывая, давая высказаться и выплакаться. И только когда Ромка немного успокоился, он спросил:
— Скажи, я когда-нибудь обманул кого-то из вас? Я когда-нибудь давал обещание, которое потом не выполнил?
— Нет,— сказал Ромка, отводя глаза.
— У нас есть время, Роман. Целых два месяца. Я обещаю тебе, что найду деньги на операцию. Ты мне веришь? Посмотри мне в глаза и ответь — ты мне веришь?
— Но, папа, это же невозможно! — простонал Ромка.
— Я не это просил тебя сказать,—Иван спокойно и твердо смотрел Ромке в глаза.— Я просил тебя ответить «да» или «нет».
— Да, папа. Я тебе верю,— с трудом выдавил из себя парень и тут же тоскливо добавил: — Только это все равно невозможно.
— А вот это решать уже мне. Дай слово, что ничего, подобного сегодняшнему, никогда больше не повторится. Мне нужно многое обдумать, многое решить, а. для этого я должен быть спокоен. За тебя спокоен. Ну? Чего молчишь?
— Хорошо, папа,— прямо глядя в глаза Ивану, сказал Роман.—Я даю слово, что не буду
— А вот теперь я тебе скажу: «Это невозможно».
Но, несмотря на Ромкино обещание, с того дня рядом с ним постоянно находился кто-то из ребят. Они читали ему книги и газеты, играли в карты, шахматы и шашки, а в хорошую погоду вытаскивали его вместе с раскладушкой в сад.
Иван же постоянно ломал голову над тем, как достать деньги. Как оказалось, те, кого он называл своими детьми, тоже об этом думали, и когда он случайно подслушал, как именно они собираются это сделать, то впервые за много лет повысил на них голос.
— Так! — четко и раздельно говорил он.— Я для чего вас учил? Чтобы вы могли себя и близких своих защитить. А вы собрались инкассаторов ограбить. Вы что думаете, они вам добровольно деньги отдадут? Нет! Значит, вам придется их убить. Да, вы лучше подготовлены, вы знаете и умеете много такого, чего не знают они. Но ответьте мне: чем они, их жены и дети виноваты в том несчастье, которое случилось с Ромкой. Почему вы считаете возможным, спасая жизнь одного, обрекать на смерть и несчастье других? Кто дал вам это право?
Мальчишки молчали, опустив головы, и только Лешка, сверкнув на Ивана своими серыми глазищами, отважился возразить:
— Папа, но ведь деньги все равно нужно как-то найти.
— А они уже есть,— спокойно сказал Иван.
— Где?! — изумились мальчишки.
— Здесь, в доме. Правда, выглядят они пока немного иначе, но это деньги.
— Папа! Ты решил продать свой меч?! — первым догадался Юрка, который, несмотря на свои шестнадцать лет, был самым в житейском отношении смышленым из ребят.— Но ты же говорил, что это твой талисман! И потом... Неужели ты думаешь, что он будет столько стоить?
— Да, Юрий, ты прав. Этот меч действительно не раз спасал мне жизнь. А теперь он спасет жизнь Ромке! — и, немного помолчав, Иван спросил: — Как вы думаете, чей план лучше: мой или ваш?
— Твой, папа,—дружно ответили мальчишки.
— Вот и хорошо, дети! — решительно сказал он, подводя черту под этим разговором.—Я завтра съезжу в Москву, пройдусь по антикварным магазинам и посмотрю, что сколько стоит. Но Ромке об этом — ни слова!
Сейчас же, сидя на скамейке заброшенного садика, Иван вспоминал, как в одном из магазинов на Старом Арбате — а он обошел их все, внимательно разглядывая выставленное для продажи оружие, но так и не найдя ничего похожего на свой меч,— к нему подошли три накачанных братка и один из них небрежно спросил, растягивая на блатной манер слова:
— Ну? Чего бродишь, мужик? Ищешь чего или сам предложить можешь?
— Могу, Что дальше? — в тон ему ответил Иван.
— Ну, так выйдем... Побазарим...
В ближайшей подворотне, где они остановились, все тот же парень спросил:
— Что имеешь?
— Японский меч, пятнадцатый век.
Братки переглянулись.
— Что хочешь?
— Пятнадцать тысяч долларов,— спокойно ответил Иван.
Парни заржали:
— Ну, дядя, ты даешь! Штука! То есть, по-твоему, тысяча. И то только из уважения к твоему возрасту.