Судьбе наперекор
Шрифт:
— Как? — Стас невесело рассмеялся, помотав головой, и повторил: — Как... — он кивнул на стоящие под тентом столики летнего кафе и предложил: — Давай присядем, возьмем что-нибудь. Чего на ходу-то разговаривать?
— Давай,— согласился Тень и тут же добавил: — Только, понимаешь... Я... Несколько ограниченно платежеспособен. Так что просто посижу за компанию.
— Но угостить-то я тебя могу? — возмутился Стас, который уже заметил и старенький костюм Ивана, и его неоднократно самостоятельно чиненые туфли.—В честь встречи?
— Ну, тогда возьми мне бутылку простой воды,— согласился Иван.— И все.
— Ладно,—сказал Стас и буквально через минуту вернулся к столику с двумя бутылками минералки.— Раз ты так, то и я так,— он открыл только что купленную пачку сигарет, объяснив: — Редко курю... Только когда на душе особенно погано... — и начал рассказывать: — Ну, что мы собой представляли, ты знаешь — сорвиголовы. Хотя до
Стас замолчал, переводя дыхание, закурил новую сигарету и продолжил:
— Раскидали нас кого куда. Меня, например, вообще собрались на Магадан перевести. Ты представляешь этот идиотизм? Ну я из армии и ушел. Попробовал на гражданке устроиться в охранное агентство. Но посмотрел на рожи клиентов, послушал, как они нас за холуев считают, и не смог. Жена выгнала — торгаша себе нашла. Зачем ей нищий ? Собрала мне чемоданчик и честно говорит: «Не доводи до греха, уходи по-хорошему... Посажу ведь...». Посмотрел я ей в глаза и понял: посадит. Подговорит своих подруженек, и они такое на меня навесят, что вовек не расхлебать. А куда мне деваться? Хорошо хоть денег с собой немного дала... благоверная моя,— Стас криво ухмыльнулся.— Снял я на окраине угол в халупе-развалюхе у старушки одной и пошел вагоны разгружать... В магазине ящики таскал... За бутылку работал. Чтобы выпить и отключиться, чтобы не думать ни о чем, не... — его голос сорвался, он немного помолчал и продолжил уже спокойнее.— Ну и начал потихоньку спиваться... Загибался уже. Так и погиб бы где-нибудь, если бы не сел. А потом... Может, сболтнул чего по пьянке, не знаю... Только помню: вырубился я в халупе этой на матрасе, что прямо на полу лежал, а очнулся в больнице. Палата отдельная, все вокруг чистенькое, беленькое, а на стуле рядом с кроватью Петр сидит. Долго мы с ним тогда разговаривали... Вот с тех пор я ему спину и прикрываю... Почти четыре года уже... Все у меня есть: и квартира, и машина, и деньги... Жена бывшая в ногах валяется, просит, чтобы простил,— он немного помолчал и грустно добавил: — Только пусто мне как-то...
— А Петр — это тот самый, что рядом с тобой стоял? Командир твой? Ну и как тебе с ним? — спросил Иван.
— Командир? — переспросил Стас и хмыкнул.— Да не деликатничай ты! Другое ты хотел сказать — хозяин.
— Ну, в общем-то да,— согласился Иван.
— Вот и говорил бы: «хозяин». Только я тебе, Тень, так скажу: хозяин хозяину рознь. А Петр Петрович — это с большой буквы хозяин. Мы его шефом зовем.
— Повезло тебе, значит... А с рукой у тебя что?
— А что, заметно? — удивился Стас.
— Мне заметно,— чуть улыбнулся Иван.
— А это в марте было. Мы из загородного дома в Москву ехали, а на развилке нас с гранатометом ждали. Ну и саданули... А не зря нас все-таки учили! — усмехнулся Стас.— Успел я Петра выкинуть, недалеко правда, пока машина не взорвалась, а сам сверху его закрыл. Тут и рвануло... Очнулся я в машине охраны, что за нами ехала и ее не зацепило,— ничего не соображаю, ничего не слышу, только боль в руке дикая... Посмотрел туда, а рука в локте на ниточке висит,— он нервно засмеялся.— Все, думаю, кранты! А шеф рядом сидит и по здоровой руке меня похлопывает — успокаивает. Приехали в больницу — есть тут в Москве одна частная, врач там, Смирнов, чудеса творит. Вот он и сотворил мне, можно сказать, новую руку. А как после операции меня в обычную палату перевели, смотрю, меня там мама с отцом уже дожидаются (они у меня вообще-то на Украине живут), так Петр их привезти велел, чтобы мне... Ну... Легче
Но Иван не стал ему отвечать, а сам спросил:
— А ты знаешь, что твой хозяин сидит сейчас, в машине и нас с тобой рассматривает?
Стас обернулся и действительно увидел мерседес шефа, но за его тонированными стеклами ничего разглядеть было невозможно.
— Да,— растерянно сказал он.— Это его машина, но...
— Все очень просто,—чуть усмехнулся Иван.—Номера. У одной из тех машин, к которым вы направлялись, когда я на вас налетел, были эти же номера. А тебе уж извини, такая персональная машина с водителем не по чину — не сама же она сюда приехала, ведь, когда мы за столик садились, ее не было. А понадобись ты своему шефу, он бы тебя по телефону вызвал,— и Иван показал глазами на висящий на запястье Стаса сотовый.— Получается, что ему нужен я. Зачем?
Стар опустил глаза. Он просто не мог выговорить то, ради чего его и посылал Петр Петрович. И Иван это понял.
— Не мучайся, Стас. Если он хочет со мной поговорить, то я не против. Зови.
— Спасибо, Тень,— Стас с благодарностью посмотрел на Ивана и, поднявшись, направился к машине. При его приближении стекло в дверце опустилось, Стас, нагнувшись, о чем-то поговорил с сидящими внутри, дверца открылась, и из машины высыпали охранники, а за ними вышел и сам шеф.
— Вот, Петр Петрович, познакомьтесь,— сказал Стас, когда они подошли, а Иван поднялся им навстречу.— Это мой армейский товарищ,— тут он замялся — ведь именито он не знал, не будешь же говорить: Тень. Но Иван, поняв его замешательство, представился сам:
— Иван.
— Очень приятно,—улыбнулся Петр Петрович и предложил: — Вы не пообедаете со мной?
— Сыт,— кратко ответил Иван.
— Тогда, может быть, кофе? — Петр Петрович, зная человеческую психологию отнюдь не в теории, все прекрасно понял.
— Я не пью кофе,— равнодушно сказал Иван.— Но, думаю, это не помешает нам поговорить. Вы ведь именно этого хотите?
— Да,— тут же согласился тот.— И очень хочу надеяться, что этот разговор будет для вас так же интересен.
Они уселись под тентом, и Петр Петрович, кивнув охранникам, чтобы они отошли подальше,— Стас благоразумно отошел сам — довольно долго молчал, не зная, как начать разговор. Потом он не выдержал:
— Иван, посмотрите на того мужчину, что в сером костюме,— это, между прочим, «краповый берет». В прошлом, конечно. Тот, что рядом с ним,— бывший «альфовец». Блондин, что сидит нога на ногу,— из спецназа, а черненький, у которого рукав порван, раньше в президентской охране работал. Я иногда смотрю, как они тренируются. Впечатляет! А вы их,— он восхищенно помотал головой,— как котят! — А потом, немного помолчав, печально сказал: — У всех у них судьба примерно одна. Такая же, как у Стаса,— вышибли за ненадобностью. Когда женщина предает — плохо, когда друг — вдвойне плохо, а уж если страна, которой ты верой и правдой служил, ради которой жизни не жалел,— то это совсем погано. Я, Иван, не святой, меня таким и лучший друг не назвал бы, если бы он, конечно, был, но я русский, и мне обидно... За всех вот этих ребят обидно... — он кивнул на свою охрану.— Так вот, стране своей они оказались не нужны, а мне — нужны. И работают они у меня не за звездочку или медалюшку, а за деньги. За очень большие деньги. И знают, что, случись что с ними, я лечение оплачу, а если погибнут, то семьи их заботами не оставлю. Были такие случаи...
— Ну, а я-то вам тогда зачем? — равнодушно спросил Иван.
— А затем, что такого, что вы недавно вытворяли, я вообще никогда в жизни не видел. А видел я, поверьте, многое... Очень многое... — и Петр Петрович решительно сказал: — Но вы правы. Давайте перейдем к делу. Я, Иван, являюсь руководителем определенного сообщества, причем всероссийского. Мы живем по своим законам, старым законам. Но есть среди нас такие, которые считают, что им закон не писан, и этим вносят в нашу жизнь беспорядок, создают проблемы. Они нам мешают, сильно мешают. И тогда, когда их не удается убедить словами, приходится прибегать к более жестким мерам. Надеюсь, вы понимаете, к каким. Но они и сами люди далеко не безобидные и беззащитные, поэтому справиться с ними иногда сложновато... Бывает, что своих людей теряем... Хороших, правильных людей... — Петр Петрович перегнулся через стол поближе к Ивану и негромко сказал: — Я не знаю, кто вы, и не собираюсь это выяснять. Мне достаточно того, что вы армейский друг Стаса, и того, что я видел. Я предлагаю вам работу. Я уже понял, что у вас никогда не поднимется рука на порядочного человека, хотя нет более расплывчатого понятия, чем порядочность, но твердо обещаю, что те, кем я попрошу вас заняться, к этому понятию не имеют никакого отношения. Они даже не подозревают о его существовании.