Судьбе наперекор…

Лукина Лилия

– Как? – Стас невесело рассмеялся, помотав головой, и повторил: – Как… – он кивнул на стоящие под тентом столики летнего кафе и предложил: – Давай присядем, возьмем что-нибудь. Чего на ходу-то разговаривать?

– Давай, – согласился Тень и тут же добавил: – Только, понимаешь… Я… Несколько ограниченно платежеспособен. Так что просто посижу за компанию.

– Но угостить-то я тебя могу? – возмутился Стас, который уже заметил и старенький костюм Ивана, и его неоднократно самостоятельно чиненые туфли. – В честь встречи?

– Ну, тогда возьми мне бутылку простой воды, – согласился Иван. – И все.

– Ладно, – сказал Стас и буквально через минуту вернулся к столику с двумя бутылками минералки. – Раз ты так, то и я так, – он открыл только что купленную пачку сигарет, объяснив: – Редко курю… Только когда на душе особенно погано… – и начал рассказывать: – Ну, что мы собой представляли, ты знаешь – сорвиголовы. Хотя

до вас нам, конечно, далеко. Ну ладно, не об этом сейчас… В общем, в девяностом совместные учения проводились: американский спецотряд по борьбе с террористами, французский и наш, то есть мы. Нужно было с вертолета высадиться на условно захваченный корабль, перебить террористов и освободить заложников. Погода была хуже некуда: шторм, ветер, дождь… Французы отказались сразу – не захотели рисковать своими людьми. Американцы попробовали, но не смогли… А мы – смогли! – его голос сорвался и зазвенел. – Смогли! Наш Старшой… Ты его помнишь? – Иван кивнул. – Он нам сказал: «Давайте, ребята, на нас сейчас Родина смотрит! Надо!». Ну, мы и… – Стас разъяренно ткнул сигаретой в жестяную, стоящую на столике пепельницу с такой силой, что она, соскользнув, упала на землю. Он поднял ее, повертел в руках и, немного успокоившись, продолжил. – Так нам потом и американцы, и французы стоя аплодировали, говорили: «Фантастика! Невероятно! За гранью человеческих возможностей!». Мы в Россию героями вернулись. А как же! Мы доказали, что мы лучшие, утерли всем остальным нос. Нас поздравили и… расформировали! – почти крикнул Стас. – Понимаешь?! Рас-фор-ми-ро-ва-ли! Как оказалось, по требованию тех же американцев. А действительно? Зачем им, чтобы у нас такие отряды были? А наши тогда перед американцами стелились так, что вспомнить противно! Да и сейчас стелятся не хуже… а может, и лучше!

Стас замолчал, переводя дыхание, закурил новую сигарету и продолжил:

– Раскидали нас кого куда. Меня, например, вообще собрались на Магадан перевести. Ты представляешь этот идиотизм? Ну я из армии и ушел. Попробовал на гражданке устроиться в охранное агентство. Но посмотрел на рожи клиентов, послушал, как они нас за холуев считают, и не смог. Жена выгнала – торгаша себе нашла. Зачем ей нищий? Собрала мне чемоданчик и честно говорит: «Не доводи до греха, уходи по-хорошему… Посажу ведь…». Посмотрел я ей в глаза и понял: посадит. Подговорит своих подруженек, и они такое на меня навесят, что вовек не расхлебать. А куда мне деваться? Хорошо хоть денег с собой немного дала… благоверная моя, – Стас криво ухмыльнулся. – Снял я на окраине угол в халупе-развалюхе у старушки одной и пошел вагоны разгружать… В магазине ящики таскал… За бутылку работал. Чтобы выпить и отключиться, чтобы не думать ни о чем, не… – его голос сорвался, он немного помолчал и продолжил уже спокойнее. – Ну и начал потихоньку спиваться… Загибался уже. Так и погиб бы где-нибудь, если бы не сел. А потом… Может, сболтнул чего по пьянке, не знаю… Только помню: вырубился я в халупе этой на матрасе, что прямо на полу лежал, а очнулся в больнице. Палата отдельная, все вокруг чистенькое, беленькое, а на стуле рядом с кроватью Петр сидит. Долго мы с ним тогда разговаривали… Вот с тех пор я ему спину и прикрываю… Почти четыре года уже… Все у меня есть: и квартира, и машина, и деньги… Жена бывшая в ногах валяется, просит, чтобы простил, – он немного помолчал и грустно добавил: – Только пусто мне как-то…

– А Петр – это тот самый, что рядом с тобой стоял? Командир твой? Ну и как тебе с ним? – спросил Иван.

– Командир? – переспросил Стас и хмыкнул. – Да не деликатничай ты! Другое ты хотел сказать – хозяин.

– Ну, в общем-то да, – согласился Иван.

– Вот и говорил бы: «хозяин». Только я тебе, Тень, так скажу: хозяин хозяину рознь. А Петр Петрович – это с большой буквы хозяин. Мы его шефом зовем.

– Повезло тебе, значит… А с рукой у тебя что?

– А что, заметно? – удивился Стас.

– Мне заметно, – чуть улыбнулся Иван.

– А это в марте было. Мы из загородного дома в Москву ехали, а на развилке нас с гранатометом ждали. Ну и саданули… А не зря нас все-таки учили! – усмехнулся Стас. – Успел я Петра выкинуть, недалеко правда, пока машина не взорвалась, а сам сверху его закрыл. Тут и рвануло… Очнулся я в машине охраны, что за нами ехала и ее не зацепило, – ничего не соображаю, ничего не слышу, только боль в руке дикая… Посмотрел туда, а рука в локте на ниточке висит, – он нервно засмеялся. – Все, думаю, кранты! А шеф рядом сидит и по здоровой руке меня похлопывает – успокаивает. Приехали в больницу – есть тут в Москве одна частная, врач там, Смирнов, чудеса творит. Вот он и сотворил мне, можно сказать, новую руку. А как после операции меня в обычную палату перевели, смотрю, меня там мама с отцом уже дожидаются (они у меня вообще-то на Украине живут), так Петр их привезти велел, чтобы мне… Ну… Легче выздоравливать было…

Стас замолчал, а потом, покачивая головой, сказал: – Вот и думай после этого, как мне с ним… и кому мы нужны… – он резко тряхнул головой, прогоняя безрадостные мысли, и спросил: – А ты как живешь?

Но Иван не стал ему отвечать, а сам спросил:

– А ты знаешь, что твой хозяин сидит сейчас, в машине и нас с тобой рассматривает?

Стас обернулся и действительно увидел мерседес шефа, но за его тонированными стеклами ничего разглядеть было невозможно.

– Да, – растерянно сказал он. – Это его машина, но…

– Все очень просто, – чуть усмехнулся Иван. – Номера. У одной из тех машин, к которым вы направлялись, когда я на вас налетел, были эти же номера. А тебе уж извини, такая персональная машина с водителем не по чину – не сама же она сюда приехала, ведь, когда мы за столик садились, ее не было. А понадобись ты своему шефу, он бы тебя по телефону вызвал, – и Иван показал глазами на висящий на запястье Стаса сотовый. – Получается, что ему нужен я. Зачем?

Стар опустил глаза. Он просто не мог выговорить то, ради чего его и посылал Петр Петрович. И Иван это понял.

– Не мучайся, Стас. Если он хочет со мной поговорить, то я не против. Зови.

– Спасибо, Тень, – Стас с благодарностью посмотрел на Ивана и, поднявшись, направился к машине. При его приближении стекло в дверце опустилось, Стас, нагнувшись, о чем-то поговорил с сидящими внутри, дверца открылась, и из машины высыпали охранники, а за ними вышел и сам шеф.

– Вот, Петр Петрович, познакомьтесь, – сказал Стас, когда они подошли, а Иван поднялся им навстречу. – Это мой армейский товарищ, – тут он замялся – ведь именито он не знал, не будешь же говорить: Тень. Но Иван, поняв его замешательство, представился сам:

– Иван.

– Очень приятно, – улыбнулся Петр Петрович и предложил: – Вы не пообедаете со мной?

– Сыт, – кратко ответил Иван.

– Тогда, может быть, кофе? – Петр Петрович, зная человеческую психологию отнюдь не в теории, все прекрасно понял.

– Я не пью кофе, – равнодушно сказал Иван. – Но, думаю, это не помешает нам поговорить. Вы ведь именно этого хотите?

– Да, – тут же согласился тот. – И очень хочу надеяться, что этот разговор будет для вас так же интересен.

Они уселись под тентом, и Петр Петрович, кивнув охранникам, чтобы они отошли подальше, – Стас благоразумно отошел сам – довольно долго молчал, не зная, как начать разговор. Потом он не выдержал:

– Иван, посмотрите на того мужчину, что в сером костюме, – это, между прочим, «краповый берет». В прошлом, конечно. Тот, что рядом с ним, – бывший «альфовец». Блондин, что сидит нога на ногу, – из спецназа, а черненький, у которого рукав порван, раньше в президентской охране работал. Я иногда смотрю, как они тренируются. Впечатляет! А вы их, – он восхищенно помотал головой, – как котят! – А потом, немного помолчав, печально сказал: – У всех у них судьба примерно одна. Такая же, как у Стаса, – вышибли за ненадобностью. Когда женщина предает – плохо, когда друг – вдвойне плохо, а уж если страна, которой ты верой и правдой служил, ради которой жизни не жалел, – то это совсем погано. Я, Иван, не святой, меня таким и лучший друг не назвал бы, если бы он, конечно, был, но я русский, и мне обидно… За всех вот этих ребят обидно… – он кивнул на свою охрану. – Так вот, стране своей они оказались не нужны, а мне – нужны. И работают они у меня не за звездочку или медалюшку, а за деньги. За очень большие деньги. И знают, что, случись что с ними, я лечение оплачу, а если погибнут, то семьи их заботами не оставлю. Были такие случаи…

– Ну, а я-то вам тогда зачем? – равнодушно спросил Иван.

– А затем, что такого, что вы недавно вытворяли, я вообще никогда в жизни не видел. А видел я, поверьте, многое… Очень многое… – и Петр Петрович решительно сказал: – Но вы правы. Давайте перейдем к делу. Я, Иван, являюсь руководителем определенного сообщества, причем всероссийского. Мы живем по своим законам, старым законам. Но есть среди нас такие, которые считают, что им закон не писан, и этим вносят в нашу жизнь беспорядок, создают проблемы. Они нам мешают, сильно мешают. И тогда, когда их не удается убедить словами, приходится прибегать к более жестким мерам. Надеюсь, вы понимаете, к каким. Но они и сами люди далеко не безобидные и беззащитные, поэтому справиться с ними иногда сложновато… Бывает, что своих людей теряем… Хороших, правильных людей… – Петр Петрович перегнулся через стол поближе к Ивану и негромко сказал: – Я не знаю, кто вы, и не собираюсь это выяснять. Мне достаточно того, что вы армейский друг Стаса, и того, что я видел. Я предлагаю вам работу. Я уже понял, что у вас никогда не поднимется рука на порядочного человека, хотя нет более расплывчатого понятия, чем порядочность, но твердо обещаю, что те, кем я попрошу вас заняться, к этому понятию не имеют никакого отношения. Они даже не подозревают о его существовании.