Судьбе вопреки
Шрифт:
— А они как-то связаны с Нэнни?
— Может быть, — сказал он и что-то набрал на клавиатуре своего компьютера, после чего на экране появилась совершенно другая картинка — графики течений и температуры воды. Роуз видела, как он напечатал «Наррагансетт, Род-Айленд», и изображение вновь изменилось. А над проливом хрипло заголосили чайки и стали нырять в воду. Роуз услышала, как закричали дети на берегу и стали показывать на воду.
Доктор Нил тут же схватил ее за руку. Дети уже визжали, показывая на волны. Лаэм бросил на нее быстрый взгляд, и они
Двое мальчишек уже успели добежать до самого конца каменного волнореза, который уходил в залив от узкого, покрытого галькой пляжа. Они звали своего приятеля, мчавшегося к ним с удочкой в одной руке и сетью в другой.
— Что вы там увидели? — спросил доктор Нил паренька.
— Плавники, дядя! — крикнул тот через плечо.
— Плавники? Он имеет в виду плавники акул? — обеспокоенно спросила Роуз.
— Да, — ответил доктор Нил.
— Смотрите! — воскликнул паренек, показывая удочкой в сторону залива.
И вдруг Роуз увидела, на что он показывал: огромные черные треугольники, зигзагами рассекающие голубые воды бухты.
— Они нападут на Нэнни? — спросила она.
— Ее здесь нет, дорогая, — ответил он, глядя на воду. — Мы не смогли найти ее по компьютеру, помнишь?
Лаэм посмотрел ей в глаза и, чтобы подбодрить, улыбнулся. Он положил свою здоровую руку ей на плечо, и они вместе стали смотреть на акул в бухте. Их вид заставлял Роуз еще больше скучать по своей матери. Она знала, что только что-то плохое могло разлучить их, что-то такое же плохое, как акулы. И она прикусила губу, чтобы сдержать слезы, и обеими руками обняла доктора Лаэма за шею.
Глава 5
По мере того как утро превращалось в день, в магазинчик Лили приходило все больше покупателей. Джессика сидела за прилавком, а ее мать помогала людям подбирать нитки и выбирать холсты с вышивкой, которые они покупали в качестве сувениров. Музыкальный фестиваль по многим причинам был огромным удовольствием, а уж в торговле он приносил большую прибыль. Кейп-Хок наполнялся музыкантами и туристами, которые приезжали их послушать, и, кажется, каждый из них заходил в магазинчик, чтобы посмотреть, чем здесь торгуют.
Джессика сидела тихо, как мышка. Она внимательно прислушивалась к разговорам взрослых, пытаясь по различным намекам понять, что же происходит между ее матерью и ее тетей. Эти намеки звучали редко, и Джессика накапливала их, как обрывки ценной информации. Как раз сейчас взрослые заговорили снова:
— О, вы из Вашингтона? — услышала Джессика, как ее мать спросила какую-то женщину с гитарным футляром на плече. — Вы играете в «Золотой арфе»?
— Вы бывали там? — поинтересовалась женщина.
— Давным-давно я там играла. Мы с сестрой учились в Балтиморе и иногда по выходным ездили в Джорджтаун.
Навострив уши, Джессика бросила взгляд на лицо матери, чтобы получить дополнительные сведения. Одно она увидела тут же — печаль в ее глазах, которая появилась из-за воспоминаний о тех счастливых днях, когда они с сестрой
— Все эти адвокаты и конгрессмены, — сказала, смеясь, женщина с гитарой, — рыщут тут в поисках своих потерянных ирландских корней и давно забытой поэзии.
— В поисках своих потерянных душ, — тихо сказала мать Джессики. — Так обычно говорила моя сестра.
— Вот мы и возвращаем им их души, правда? — спросила женщина. — Вот почему они приходят послушать, как мы играем. Именно в этом и заключается смысл ирландской музыки: возвращать людям сердца и души. Какая вы счастливая, что живете в таком прекрасном месте! Мне кажется, музыка должна просто литься из вас!
Джессика наблюдала, как ее мать работает за кассой, делая вид, что сосредоточилась на подсчетах, чтобы не отвечать.
— Вы будете выступать на фестивале? — снова заговорила женщина через минуту.
— Ну, если моя сестра приедет вовремя. Но сейчас она за границей.
— Скажите ей, чтобы поторопилась с возвращением, а то опоздает на фестиваль! — посоветовала женщина, собирая свои покупки.
— Обязательно, — ответила ее мать.
Сердце Джессики словно оборвалось. Снова взглянув на мать, она увидела блестящую пелену слез на ее глазах. Джессика знала, как сильно ее мать хотела, чтобы тетя Сэм побыстрее приехала, и эта мысль пронизывала ее душу, как холодная игла. Сидя рядом с витриной ниток для вышивания, Джессика низко опустила голову, чтобы спрятать собственные слезы.
— Дорогая? — окликнула девочку мать, после того как женщина с гитарой ушла. — Ты что такая тихая?
— Женщина сказала, что музыка льется из тебя.
— Я слышала.
— Это было раньше, — возразила Джессика.
— Музыка никогда не покидает человека, — ответила ее „мать. — Если она в тебе есть, то никуда уже не денется.
У Джессики засосало под ложечкой. Хотелось бы ей верить, что это так на самом деле. Когда она была меньше и ей было очень плохо, потому что умер ее отец, из Балтимора приехала тетя Сэм. Они с матерью подолгу тихо разговаривали, и даже их голоса звучали для Джессики как музыка. А вечером, после ужина, они брали скрипки и начинали играть. Они играли вместе с самого детства, когда были такими же, какой была тогда Джессика. Она слушала их музыку — удивительную, поразительную и прекрасную, заглушавшую боль от потери отца.
— Тогда почему… — начала Джессика и запнулась.
— Что почему, Джесс?
— Почему ты никогда не играешь?
— Думаю, для этого мне нужна Сэм.
Джессика кивнула. Она крепко сжала ладошки, чтобы мать не заметила бурю эмоций, всколыхнувшихся в ее душе. Позанимавшись в школе в классе флейты, сейчас Джессика тайком практиковалась на скрипке, чтобы у ее матери был партнер на тот случай, если тетя Сэм действительно не вернется.
В этот момент в магазинчик вошла еще одна посетительница, то же с гитарным футляром на плече, и Джессике показалось, что ее мать почувствовала облегчение оттого, что ей не нужно продолжать их разговор.