Судьбы человеческие

Читатель, я хочу поведать тебе историю о Клиффорде, Хелен и маленькой Нелл. Хелен и Клиффорд так сильно пеклись о своей дочери, так многого желали для нее, что порой создавали для нее же весьма опасные ситуации: она могла бы потерять все, что имела, мало того, Нелл — на определенном этапе — могла бы и вовсе не появиться на свет. Конечно, если вы желаете многого для себя самого, вполне естественно желать столь же многого для своих детей. Однако надо признать, что и то, и другое не всегда совместимо.

Любовь с первого взгляда — как это романтично и как старо! Хелен и Клиффорд увидели друг дуга когда-то, в далеких шестидесятых, на вечеринке; увидели — и в воздухе между ними сверкнула какая-то искра. И, на печаль ли, на радость ли, началась история Нелл.

Божественное породило телесное, плоть от их плоти плод их любви — и несомненно, благодаря им обоим, Нелл родилась также для счастья и любви.

«Ну да! — скажете вы. — Все ясно!»

Вам уже ясно и понятно, что эту историю ждет счастливый конец. Ну и что? Приближается Рождество… Самое время для рождественской сказки.

Итак, скорее в сказку — сказку времен шестидесятых. Ах, какое это было время! Это было время, когда каждый желал всего, что только может пожелать человек; больше того, каждый ощущал, что он имеет полное право желать этого — и самое удивительное, что некоторые даже и имели все, что желали. Брак — и полная свобода при этом. Секс — без опасений и нежелательных детей. Революция — но без нищеты. Карьера — но без всепоглощающего эгоизма. Искусство — без принуждения, только по вдохновению. Наука — да! — но без зубрежки. Одним словом, пир — но без мытья посуды и выноса разбитого стекла.

«Почему нам не сделать этого по пути?» — спрашивали тогда праздношатающиеся по жизни самих себя. В самом деле, почему?

Ах, как хороша была жизнь в шестидесятых! Воздух был напоен песнями «Битлз»; вы ощущали себя так, будто, внезапно взглянув вниз, увидели в своих руках не простой замызганный коричневый портфель, а разноцветную вызывающую пластиковую сумку, что как раз вошли в моду; и на ногах — не надоевшие черные или коричневые штиблеты, что ваши предки таскали на себе веками, а невероятные розовые или зеленые ботинки… И по утрам девушка принимала свою противозачаточную таблетку в предвкушении ярчайших сексуальных приключений, что должен был ей принести день, и юноша выкуривал свою сигарету без опасения рака и раздевал девушку без опасения еще худшего. И никто еще и слыхом не слыхивал о вреде холестеринов и безжировой диете, и можно было запросто съесть на обед отбивную под сметанным соусом, и кусок не застревал в горле при виде голодающих детей по телевизору, поскольку показывать такое по телевизору никому и в голову не приходило.

В те годы, когда мир перепрыгивал из полудетской наивности в юношескую фривольность, наступило золотое время для Клиффорда и Хелен — но только не для малышки Нелл, когда дело дошло до нее.

Над колыбелью новорожденного должны стоять ангелы суровой реальности и воли; в особенности, если эта колыбель задрапирована в тончайший дорогой шелк, а не в белый практичный хлопок. Впрочем, сомневаюсь, что к моменту рождения Нелл ангелы были где-то близко; мне мнится, они парили в иных уголках мира, где-нибудь над горящим Вьетнамом или над Голланскими высотами; и, даже если, бы Клиффорд с Хелен не позабыли им дослать приглашения на Рождество, а они именно забыли это сделать, то и тогда ангелы не витали бы над колыбелью малышки Нелл.

Люди, подобные Клиффорду и Хелен, встречаются и влюбляются в каждом десятилетии, в любой стране, а уж дети подобных импульсивных любовников весьма часто являются сиротами, какое бы внимание и ласку они ни получали.

Ах, шестидесятые! Нелл родилась в первой половине славной этой эпохи. А именно: тогда уже Нелл зародилась в перспективе, как, только Клиффорд увидел впервые Хелен на вечере в Леонардос через головы и плечи приглашенных. Кстати, подавали икру и копченого лосося.

Леонардос, если вы не знаете, это нечто вроде знаменитого Сотбис или Кристис: это фирма, что занимается скупкой и продажей сокровищ всего мира; это люди, лисьим нюхом чувствующие произведение искусства, если это действительно произведение; а уж если это Рембрандт или Питер Блэйк, то Леонардос в точности знает, чего это стоит. Совершеннейшую подделку Леонардос моментально разоблачит и поставит на место. Но Леонардос, в отличие от Сотбис или Кристис, имеет и свои собственные выставочные залы, где выставляет, отчасти для самообогащения, отчасти для общественного блага, эти самые сокровища мира. Нельзя сказать, что подобные шоу устраиваются на средства Леонардос; само собой, это требует и достаточных государственных субсидий (некоторые при этом говорят, что субсидии чудовищно велики; некоторые, что, напротив, они непотребно мизерны, однако таково положение вещей). Если вы знаете Лондон, то вы должны знать и Леонардос: это уменьшенная копия Букингемского дворца, что на углу Гроусвенор-сквер и Эллитон-пэлэйс. В наши дни Леонардос имеет свои дочерние фирмы во многих странах; в шестидесятых лондонский Леонардос был в гордом и величественном одиночестве. Наш памятный вечер в Леонардос был посвящен одному из первых больших шоу — выставке полотен Иеронима Босха, собранных со всего света из государственных и частных коллекций. Проект стоил небывалое количество денег, и сэр Лэрри Пэтт, чьим молодым одаренным ассистентом считался Клиффорд Уэксфорд, волновался за успех этого предприятия.

Но волнения были совершенно напрасными: ведь то были шестидесятые. Новое, все что угодно новое — оно непременно имело успех!

Подавались коктейли с шампанским; на дамах были прически в стиле «порыв ветра», хотя кое-где еще виднелись несколько «бабетт»; шокирующе короткие юбки на женщинах — и рубашки с оборками на мужчинах; некоторые авангардисты из мужчин носили уже длинные волосы. Со стен на публику глядели корчащиеся тела: племя человеческое, увиденное пронзительным взглядом Босха. Люди, корчащиеся в пламени ада, люди, корчащиеся в копуляции — в принципе, все едино. А возле этих стен можно было заметить не одну знаменитость: репортеры делали заметки для колонки слухов и сплетен. Вечер удался на славу, могу сказать вам это наверняка: я сама была там с моим первым мужем. Посетители, входившие по билетам, платили немалую сумму — и не требовали билета.

В то время, когда Клиффорд увидел Хелен, он был уже одним из известных и почти знаменитых, не говоря уж о том, что талантливых людей. Ему исполнилось 35, и, вне сомнения, он уже вполне удостоился колонки слухов и сплетен. Клиффорд уже пресытился своим статусом бакалавра и теперь подыскивал жену. По крайней мере, он ощущал, что настало время ему самому давать обеды, вечера и привлекать влиятельных личностей. А именно для этого человеку и необходима жена. Да, ему нужна была жена.

Он подумывал об Энджи, наследнице южно-африканского миллионера, по сути, он уже ухаживал, хотя и довольно беспорядочно, за бедняжкой, сильно ее обнадежив. Однако — подумать только! — на этот вечер он явился под руку с Энджи, а ушел с него под руку с Хелен.

Когда она встретила Клиффорда, ей было 22. Надобно отметить, что даже сейчас, на пятом десятке жизни, Хелен все еще впечатляет своей внешностью — и может вызвать немалый переполох в сердцах и жизни мужчин. (Хотя надеюсь, что за эти годы она оценила выгоды воздержания).

— Кто она? — спросил Клиффорд у Энджи, взглянув на Хелен через переполненный зал. Бедняжка Энджи!

Хелен была тогда далека от идеала женщины шестидесятых — что требовало, если вы помните, кукольного личика с пылающими глазами Карменситы — но тем не менее потрясала фигурой, копной вьющихся рыжевато-каштановых волос, которые она почитала несчастьем своей жизни и которые в течение всей жизни портила обесцвечиванием, меллированием и прочими ухищрениями, пока на рынок и в моду не вошла хна и таким образом решила ее проблемы.

Глаза Хелен смотрели ярко и умно; в целом она производила впечатление «как-вы-смеете!»: была и мягкой, и нежной, и соблазнительной одновременно. Она была независима: не пыталась очаровать более того, чем могла очаровать; но, одновременно, никогда не в силах была казаться властной. Она не умела кричать на прислугу, не давала пощечин неумелым парикмахерам, однако — что я говорю? — в то время у нее едва ли была возможность иметь прислугу и личного парикмахера. Она была бедна — и жила, едва ухитряясь делать вид, что живет, не стесняясь в средствах.