Ожерелье от Булгари

Дорис Дюбуа на двадцать три года моложе меня, изящнее и умнее. У нее степень по экономике, и она – ведущая программы по искусству на телевидении. Она живет в большом доме с бассейном, расположенным в углу лужайки. Когда-то этот дом был моим. У нее есть прислуга и металлические ворота, раздвигающиеся при приближении ее маленького «мерседеса». Как-то раз я попыталась убить ее, но безуспешно.

Когда Дорис Дюбуа входит в комнату, головы всех присутствующих поворачиваются к ней: у нее броская внешность и великолепные зубы. Она часто улыбается, и очень многие невольно отвечают ей тем же. Если бы я не относилась к ней с ненавистью, она бы мне очень нравилась. В конце концов, она ведь любимица нации. Мой муж любит ее и не находит в ней ни одного изъяна. Он покупает ей драгоценности.

Бассейн крытый, с подогревом, окружен

мраморными бортиками, в нем можно плавать и зимой, и летом. По всей площадке вокруг бассейна посажены деревья и кусты в бочках. На фотографиях – а представители прессы частенько приезжают посмотреть, как живет Дорис Дюбуа, – кажется, что бассейн находится в гроте. Воду приходится очищать от упавших листьев значительно чаще, чем в любом из моих предыдущих бассейнов. Но кого волнуют расходы?

Каждое утро Дорис Дюбуа плавает в своем бассейне, и дважды в неделю мой бывший муж Барли ныряет в него, чтобы поплавать с ней вместе. Я наняла детективов, чтобы следить за ними. Когда они наплаваются, появляются слуги с теплыми полотенцами, в которые купальщики заворачиваются, радостно попискивая. Я слышала эти звуки в записи наряду с более важными, более громкими и куда менее сдержанными воплями – теми самыми, что издают мужчины и женщины, когда забывают о приличиях и отдаются зову природы. Французы называют такие вопли криками экстаза. «Запрещается издавать крики экстаза», – прочла я как-то раз на табличке в спальне одного французского отеля, когда мы с Барли еще были счастливы и вместе отправились отдыхать. В те дни, когда мы думали, что наша любовь будет длиться вечно, когда мы были бедными, и в нашей жизни еще было место радости.

«Запрещается издавать крики экстаза», Это же надо!

Возраст сказался на Барли меньше, чем на мне, Все наши счастливые годы я курила, пила и валялась на солнце на одной или другой Ривьере. И это чудовищно иссушило мою кожу, но доктор не позволяет мне принимать то, что он называет искусственными гормонами. Я купила их через Интернет-магазин, но не сказала об этом ни своему врачу, ни психоаналитику. Первый начнет отговаривать меня от их приема, а второй – говорить, что сначала я должна обрести свое внутреннее «я», а уж потом уделять внимание внешности. Иногда я беспокоюсь о дозах, но не очень часто. У меня есть другие поводы для беспокойства.

– Жаль, что эта убийца все еще носит твое имя, – сказала Дорис Барли, когда они лежали бок о бок среди скомканных белых шелковых простыней на широченной кровати, элегантные изголовье и изножье которой хоть и не были сделаны собственноручно великим Джакометти, но изготовлены по его эскизам.

– Ну, убийца – это сильно сказано, – добродушно проговорил Барли. – Кровожадная – так назвал ее судья.

– Невелика разница, – ответила Дорис. – И жива я сейчас лишь благодаря себе, а отнюдь не ей. А ноги у меня до сих пор болят. По-моему, тебе стоит натравить на нее своих адвокатов. Это же совершеннейший абсурд, что женщинам после развода позволяют оставлять фамилию бывших мужей. Им следовало бы брать девичью фамилию, то есть обрубать концы и начинать все заново. А иначе ошибки молодости вроде неудачного брака могут преследовать их всю жизнь. Я это предлагаю в ее же интересах, да и в наших с тобой тоже.

Пока она носит фамилию Солт, она все время будет привлекать внимание прессы.

– Будет сложновато отнять у Грейси мою фамилию, – заметил Барли. – Это ведь единственное, что выделяет ее среди толпы. Она была школьницей, когда я с ней познакомился. И до сих пор она остается в душе школьницей. А мне нужна более утонченная партнерша.

– Терпеть не могу, когда ты зовешь ее Грейси, – фыркнула Дорис. – Я хочу, чтобы ты называл ее не иначе, как бывшая жена.

Грейс Солт при рождении получила имя Дороти Грейс Макнаб, но Барли имя Грейс нравилось больше, чем Дороти, поскольку имя Дороти напоминало ему о героине Джуди Гарленд в мюзикле «Волшебник из страны Оз», и Дороти превратилась в Грейс.

Дорис тоже не сразу стала Дорис Дюбуа, а была сначала Дорис Зоак [1] , то есть находилась в самом конце телефонного справочника, куда никто не заглядывает, кроме налогового инспектора. Но потом сменила имя на другое, более соответствующее ее амбициям. Она никогда не рассказывала об этом Барли, и чем дольше оттягивала момент истины, тем труднее было признаться.

– Непросто будет отнять фамилию у моей бывшей жены, – снова заметил Барли. Он, человек, обладавший властью над столь многими, явно испытывал удовольствие, подчиняясь

капризам Дорис. Они оба немного посмеялись – просто потому, что были счастливы и подобные проблемы казались им сущей ерундой. Дорис Дюбуа даже в постели не расставалась с драгоценностями, чтобы доставить удовольствие Барли. Ему это нравилось. Моему бывшему мужу нравилось не только смотреть на то, как великолепной работы золотое колье с бриллиантами и браслет обвивают прохладную влажную кожу шеи и запястья Дорис, но и касаться их. Прошлой ночью, когда его рука скользнула по ее груди с моментально отреагировавшими на ласку сосками и поднялась выше, к мягким нежным губам, а пальцы нащупали гладкий твердый металл, все его тело тотчас напряглось. Иногда Барли слегка тревожили высказывания приятелей, откровенно заявлявших ему: «Э, да что значит возраст, когда есть «Виагра» – на случай если пропадает ощущение новизны». Но даже после восемнадцати месяцев брака ощущение новизны не исчезало. Дорис делала Барли молодым. И его подарки ей были знаком благодарности – не подкупом или платой, а лишь выражением обожания. Барли было пятьдесят восемь лет, а Дорис – тридцать два.

Я должна признать правду о Дорис Дюбуа. Эта женщина соответствует славе и положению моего мужа, а он – ее, и он не может перед этим устоять. Разве у меня есть шанс? Она – любимица прессы. Теперь, когда они вместе, Барли нравится видеть свой портрет в «Хелло!» и «Харперз энд Куин», и они с Дорис являют собой чудесную пару. Она – с бюстом, выглядывающим из туалета от Версаче, с белой изящной шеей в сверкающих драгоценностях, он – с густой седой шевелюрой, широкоплечий, с решительной, упрямой челюстью. Когда Барли жил со мной, он ни разу не поднялся выше «Девелоперз энд билдер бюллетин», хотя как-то раз его фото было на обложке. Но ему с его амбициями этого было мало. Он не может стоять на месте. Это должен быть «Хелло!» или что-то в этом роде.

Барли относится к тому типу хорошо сложенных мужчин с резкими чертами лица, которые поднимаются до больших высот власти; с годами его челюсть стала еще более квадратной. Даже его волосы, хоть и поседели, остались густыми. Он – властелин, и это сразу видно. Если человечество когда-нибудь начнет в массовом порядке клонировать людей, то именно эту пару следует выбрать, чтобы сделать мир прекраснее. Так я заявила своему психоаналитику, доктору Джейми Думу, и он похвалил меня за эти слова.

Через двенадцать месяцев после нашего разрыва и шесть месяцев после развода я перестала пытаться убедить себя и других в том, что, лишившись Барли, я не потеряла ничего ценного. Я больше не расписываю его другим в вульгарной манере, свойственной почти всем брошенным женам, как глупого, мелочного эгоиста, безнадежного неврастеника, почти психа. Он вовсе не такой. Барли, как и Дорис, добрый, хороший и чуткий, умный и красивый и способен на глубокую любовь. Просто все дело в том, что дарит он эту любовь ей, а не мне.

– Видишь ли, твоя бывшая жена не стоит твоей фамилии, – заявила Дорис после завтрака. Стоило ей вбить себе что-то в голову, как эта мысль навечно там оседала. – Она злобная и агрессивная. Да она просто лопается от ненависти и желчи.

Они завтракали на террасе под ранним солнцем. Дорис нужно было быть в десять на студии, а Барли в это же время – на встрече в Конфедерации британской индустрии. Мария, горничная-филиппинка Дорис, подала кофе без кофеина и фрукты: диетолог Дорис тщательно высчитывал необходимые ей калории. Росс, шофер Барли, получит, когда заедет за Барли, термос с настоящим кофе и сандвич с беконом, которые будут дожидаться на заднем сиденье автомобиля. – Я тебя слышу, – ответил Барли, которому его адвокат сказал, что на бракоразводном процессе он будет выглядеть гораздо солиднее, если сможет заявить, будто беседовал с консультантом по вопросам семьи и брака.

В наши дни закон более благосклонен к тем, кто создает видимость попытки сохранить семью, и на суде Барли было куда полезнее выдвинуть причиной развода фундаментальные разногласия с Грейс, а не желание уйти к Дорис Дюбуа, женщине помоложе. Так что Барли, как всегда, обратил время, которое в ином случае было бы потрачено напрасно, себе на пользу и теперь довольно ловко изъяснялся на языке сострадания и понимания.

– Но лучше оставить все как есть. Я отлично представляю, что ты чувствуешь, но ты выкарабкалась из этого инцидента более или менее благополучно.