Судьбы человеческие
Шрифт:
В то же время, они никогда в прямом смысле не принадлежали к высшим кругам. Может быть, оттого, что глаза их слишком были ярки, или оттого, что в них обоих была излишняя живость; они читали романы, что не было принято; зачастую говорили удивительные вещи. Будучи зваными к ним на чай, вы могли застать их запросто сидящими в гостиной и болтающими с непринужденностью, граничащей с бесстыдством.
Короче, к ним относились приязненно, но с осторожностью. Молодой Уэксфорд уже был известен. Приглашение на свадьбу приняли все: интересен был и жених, и шампанское, и не по-английски добротное обильное угощение.
— Мама, — спросил Клиффорд в воскресное утро, — что говорит отец по поводу моей женитьбы?
Вопрос был задан не напрасно: Отто вообще говорил мало, а по этому поводу — ничего. Клиффорд ждал одобрения своего выбора — или неодобрения, но не дождался. Отто был доброжелателен, галантен и внимателен, но казалось, что Клиффорд ему приходится не родным сыном, а чем-то вроде сына близких друзей.
— Почему он должен что-то говорить? Ты достаточно взрослый, чтобы иметь собственное мнение.
— Он хотя бы находит ее привлекательной?
Это был излишний вопрос. Сам Клиффорд не мог понять, почему он задал его. Только со своим отцом Клиффорд терялся и не знал, о чем говорить.
— Милый, об этом нужно спрашивать не меня, — был ответ.
У Клиффорда создалось впечатление, что он обидел родителей.
Мать была по-прежнему жизнерадостна и очаровательна, но чувство неловкости не оставляло Клиффорда. Бог знает почему: отец поехал на охоту, Синтия осталась дома специально для того, чтобы составить компанию Хелен.
— Этот дом — все равно что театр, — пожаловался Клиффорд Хелен ночью. Они остались до утра понедельника.
Им постелили в разных комнатах, но выходящих в один коридор, поэтому естественно и ожидаемо, Клиффорд оказался в спальне Хелен.
— Тут все нереально. Это не дом, а явочная квартира. Ты знаешь, что мой отец — шпион? — спрашивал Клиффорд.
— Ты мне уже говорил, — отвечала Хелен, но едва могла в это поверить.
— Так что ты о нем думаешь? Он тебе нравится?
— Он — твой отец. Я не думала о том, нравится мне он или нет. Он для меня стар.
— Хорошо. А он находит тебя привлекательной?
— Откуда мне знать?
— Женщины всегда знают это.
— Ничего подобного.
Они слегка поспорили, Клиффорд раздражился и ушел к себе, не приласкав Хелен. Он чувствовал себя оскорбленным тем, что мать поселила их в разные спальни: он видел в этом злой умысел, ожидание их любви украдкой. К этому неудовольствию прибавилось раздражение на Хелен.
Но рано утром Хелен сама пробралась в его комнату: она смеялась, как ни в чем ни бывало, дразнила его; и он почувствовал себя легко и свободно, как и в первые дни их связи, и забыл свою злость. И он подумал, что Хелен способна восполнить недоданное ему родителями: чувство близости и искренности, избавление от опасений, что за его спиной плетутся интриги. Когда у них с Хелен будут дети, подумал он, он обязательно позаботится о том, чтобы в их жизни для них нашлось место.
Между тем, лежа бок о бок в своей спальне, его родители разговаривали о нем.
— Тебе следовало бы уделять сыну больше внимания, — говорила Синтия. — Он обостренно чувствует твое равнодушие.
— Я считаю, что ему пора перестать суетиться: он всегда раздражал меня суетливостью.
Отто шел по жизни торжественно, медленно и спокойно.
— Но он таким родился, — возразила Синтия.
Это действительно было так: мальчик, родившийся день в день через девять месяцев после встречи родителей, будто протестовал своей мятежной натурой против внезапности и странности этой встречи. Матери было едва семнадцать, и она была дочерью банкира; отец в свои двадцать лет уже сам основал небольшую строительную фирму. Отто в момент их встречи находился на лестнице и следил за креплением стекла. Взглянув вниз, он увидел Синтию. Синтия глядела на него, подняв голову. Так оно и случилось: никто из них двоих не ожидал скорого рождения ребенка; никто не ожидал и мести влюбленным со стороны семьи Синтии. Из-под носа Отто начали уплывать выгодные контракты, что обрекло влюбленных на нищету и постоянное передвижение. Но ничто не изменило бы их решения, даже если бы они знали все заранее.
И никто уже, ни они, ни семья Синтии не ожидали ужасов немецкой оккупации, депортации и массового убийства евреев. Семья Синтии бежала в Америку; они с Отто ушли в подполье, участвовали в Сопротивлении, а ребенка передавали с рук на руки, пока все трое не уплыли кораблем в Англию, где Отто получил задание. С тех пор привычка к секретности осталась у них обоих. Синтия с успехом прикрывала этой привычкой свои любовные интрижки. Отто знал и прощал это. Он не видел в том ничего оскорбительного: он видел только страсть к интригам, что была и у него в крови. Он сам удовлетворял эту страсть профессионально; а чем было удовлетворяться ей?
— Мне бы хотелось для него более солидного занятия, — сказал Отто. — Делец от искусства! Искусство — не бизнес.
— Но у него было трудное детство, — возразила Синтия. — Он чувствует потребность крутиться, чтобы выжить; к тому же, разве мы с тобой не являли ему пример того же? Это именно то, чем занимались мы, ты и я.
— Но он — дитя мирного времени. Мы были детьми войны. Одного я не пойму: отчего все дети мира столь низменны?
— Низменны?!
— У него нет ни моральных принципов, ни политических; все, что у него есть — это эгоистический интерес.
— О, Бог мой! — только и вздохнула Синтия и спорить не стала. — Полагаю, что именно это сделает его счастливым. А тебе понравилась его девушка?
— Я понимаю, что его в ней привлекает, — отвечал Отто. — Но она заставит его плясать под свою дудку.
— А я думаю, что она нежное и естественное существо, совсем не как я. Из нее получится хорошая мать. Я уже жду внуков. Нам с тобой нужны внуки.
— Да, мы их уже достаточно ждали, — подтвердил Отто.
— Надеюсь, он угомонится с нею.
— Он слишком суетлив, чтобы успокоиться и угомониться, — медленно проговорил Отто и заснул.
Приехав к Клиффорду, Хелен слегка всплакнула.
— В чем дело?
— Мне бы хотелось, чтобы мои родители приехали на свадьбу, — объяснила Хелен, — вот и все.
Но в глубине души она не могла этого желать. Ее отец, без сомнения, устроит неприятную сцену; мать опять будет в том же голубом плиссированном платье, которому сто лет, и глаза ее будут красными от слез, выплаканных ночью. Нет, уж лучше забыть о них.