Судьбы человеческие
Шрифт:
Был мокрый, дождливый серый день. Машина Энджи стояла на перекрестке шоссе Примроуз-хилл и шоссе Реджентс-парк; Энджи раздумывала, куда ей повернуть. Раздавались сигналы, фары идущих навстречу машин слепили ее. Она никак не могла решиться: шум и огни как-то ошеломили ее. Затем на секунду настала тишина, и вдруг откуда-то сверху последовал мощный удар, который вместил в себя ярчайшую вспышку света, но одним махом лишил Энджи жизни и души.
Возможно, в этом заключался урок: дурным людям не стоит пытаться стать хорошими. Эта попытка может стоить им жизни.
«Известная миллионерша погибла в случайной автомобильной аварии», — такой заголовок дала одна из газет,
Как оказалось, вышедший из управления грузовик протаранил бетонное ограждение шоссе Примроуз-хилл, перевернулся, пролетел некоторое расстояние по воздуху — и рухнул прямо на автомобиль Энджи.
«Бедняжка миллионерша раздавлена во время аварии на шоссе, тогда как ее муж предстанет перед судом в Нью-Йорке за обман в оценке живописных полотен», — кричала другая газета.
— Мир благополучно избавился от нее, — резюмировал Джон Лэлли. Мне жаль констатировать это, однако лишь немногие были с ним несогласны. И только малышка Барбара плакала.
Энджи, милая Энджи, не знаю, как это получилось, что твоя душа была столь исполнена зла и зависти, что тебе не было дано приносить людям счастье и любовь. Стоит ли обвинять в том твою мать, хотя, в сущности, она никогда не любила тебя? Ну и что ж, Синтия, мать Клиффорда, также не слишком была исполнена материнской любви, что, конечно же, не очень-то хорошо повлияло на его характер, но отнюдь не сделало его негодящимся для любви. (Примите хотя бы в расчет любовь Хелен, да и доводы вашего автора, искренне берущего Клиффорда под защиту: Клиффорд хоть временами способен был оценить свои поступки; в нем мелькало нечто вроде честности, не говоря уж о способности изменить себя — пожалуй, самой важной в человеке). Слишком легко возложить вину за все зло на дурное отношение к детям матерей. Мы постоянно говорим себе: все было бы хорошо в этом мире, если бы матери поступали соответственно своим обязанностям: любили бы только своих детей, растворялись бы в них полностью, и думали бы только о воспитании.
Но матери — тоже люди. Все, что они делают — это лучшее из того, что они могли бы делать; но дети, вырастая, вечно считают, что они «могли бы сделать лучше, если бы пытались».
Стоит ли нам после этого возложить вину на отцов? Отец Энджи, как мы знаем, считал, что Энджи «невозможно любить». Может быть, именно это мнение и сделало ее такой? Не думаю. Джон Лэлли, отец Хелен, был совершенно невозможным для любви человеком, однако это не сделало Хелен неприязненной и отвратительной. Конечно, в юности она была беспомощной и безответственной, но в зрелости — прямая противоположность.
Может быть, Энджи стала бы лучше, если бы она родилась бедной и сама зарабатывала бы себе на жизнь? Тоже не думаю. В целом, остается признать как факт, что нищета делает людей не лучше, а хуже. (Опять-таки известный факт, что богатые нередко бывают невыносимо скаредны: вспомните, как часто кто-то произносит, наблюдая, как богач неохотно расстается с несколькими пенсами: «Так вот почему они так богаты — они просто скупы».)
Энджи, я изыскиваю всевозможные оправдания тебе, но нахожу их очень немного. Это ты разрушила брак Клиффорда с Хелен, это ты препятствовала благополучию Нелл и даже ее материальному содержанию; это ты заставляла маникюрщиц плакать, а прислугу выгоняла по своей первой прихоти, это ты использовала свою власть и деньги для того, чтобы строить козни, а не для того, чтобы улучшить этот мир.
Однако вспомните: если бы не Энджи, то Нелл не было бы в живых. Она сгинула бы под ножом доктора Ранкорна. Мотивы Энджи при этом, конечно, были далеки от благородных, но сделать благо из дурных побуждений — все же лучше, чем не делать блага совсем.
Вот мы и нашли в прошлом Энджи, по крайней мере, одно хорошее деяние, и давайте помянем ее: «Покойся с миром». Остается только собрать обломки того крушения, что чинила Энджи вокруг себя, и склеить их наилучшим способом.
Мы все живем мифами, читатель. И если бы это был лишь миф о счастье, что ждет нас за углом. Этот миф еще схож с реальностью: почему бы и нет? Но как упорно мы держимся за социальные мифы: например, такой, что все люди живут, как заведено, и должны жить стабильными семьями. Папа ходит на работу, мама возится с детьми, все к взаимному удовольствию… В то же самое время наша собственная жизнь, наши глаза и уши убеждают нас в том, как далеко это все от правды.
Но мы сильнее, чем думаем. Если миф сломал тебе жизнь, забудь о нем. Мир с крушением твоей жизни не погибнет, солнце не перестанет светить. Мы все — одна семья, одна плоть. Мы — будто единый человек с миллионами и миллионами разных лиц. Мы включаем в себя и Энджи, и Блоттона, и Маккромби, и нам нужно научиться принимать их, включать их мир в свое внутреннее видение большого мира. Мы не должны освистывать злодея, а должны впустить его: только таким образом мы поддержим свою целостность.
Энджи, подруга моя, покойся с миром.
Поворот судьбы
Вы, наверное, знаете, как это бывает: ничего не происходит годами — и вдруг все обрушивается разом? Со смертью Энджи будто вдруг завязался тугой узел, нити от которого идут во всех направлениях: все вдруг изменилось, переплелось, пришло в движение. Конечно, процессам не бывает действительной остановки, хотя все это зависит от того, как располагались те самые нити в прошедшие десять лет: с какими намерениями — дурными или хорошими — их кто-то натягивал.
Отец Маккромби, экс-священник, не только возжигал черные свечи в уплату за постель на пенопластовом матрасе, за бутыль-другую бренди в ночь, за очень небольшую плату (Энджи была так скупа, как бывают скупы лишь урожденные богачи — вы уже знаете мою точку зрения на это), но и проводил еженедельную достаточно формальную черную мессу в Храме Сатаны. (О чем Энджи не знала. Она бы, впрочем, расхохоталась, узнай об этой мессе при жизни — наполовину поверила бы, наполовину нет).
Отец Маккромби тогда еще сам лишь наполовину верил во все это, но брал недурные деньги с тех, кто верил. Во всяком случае, черные дела никогда не приносят пользы, поэтому, когда Энджи позвонила и сказала, что продает Храм и тем самым лишает отца Маккромби дохода, экс-святой отец зажег черную свечу и призвал дьявольские силы. Разве мы не убедились, что Энджи после этого была раздавлена, как какой-нибудь москит?
Этого было бы достаточно, чтобы напугать даже святого, не говоря уж о попе-расстриге, чей мозг вечно затуманен наркотиками.
Отец Маккромби решил, что с него достаточно, задул свои свечи, прочел торопливую, но искреннюю молитву, навеки простился с тенью Кристабаль, закрыл на замок Храм Сатаны и ушел в никуда — искать счастья на другой стезе.
Принимая в расчет, кем были друзья отца Маккромби и какие отношения связывали его — и их — с Энджи, неудивительно, что поиски удачи столкнули его с Эриком Блоттоном, также любителем полулегальных, полукриминальных заработков.