Судьбы, как есть

Кочергин Владимир Викторович

— Он прошел мимо вниз к входной двери подъезда, а дверь была открыта, мы, поэтому и зашли.

— Где мой муж? Что вы с ним сделали?

Размышления, в которые окунулся Артем, прервала, успокоившись немного, Людмила.

— Ты представляешь, мы делаем с тобой ремонт в Феодосии в нашей квартире, приехала Оля с разными строительными материалами, какие-то пакеты, банки, ведра, обои и говорит: «Вот, мамочка, я привезла тебе все, что ты заказывала», — и стала меня обнимать, я посмотрела на нее и отчетливо вижу ее лицо, нашу живую Оленьку и говорю ей: «Доченька, миленькая моя, не уходи, пожалуйста, как же я буду жить без тебя?» Я уткнулась ей в шею губами там, где была у нее родинка от рождения и почувствовала, как бьется у нее пульс на шее и как тело становится холодным. Стало так жутко и страшно, что сейчас Оля уйдет и я больше ее никогда не увижу, я знаю, это чувство не только страха, но и полной безысходности. Я крикнула: «Я люблю тебя, доченька, только не уходи». Оля легонько отстранилась и посмотрела мне в глаза своими глазами,

полными слез, и сказала:

— Мамочка, а как же мне быть без тебя? Я тебя так люблю, так люблю, ты у меня самая-самая лучшая, но меня там ждут. Надо ехать. Она повернулась и стала выходить в коридор, я бежала за ней на улицу, но там уже никого. Уехала моя девочка, уехала на небо не во сне, а наяву.

Людмила замолчала и вдруг снова разрыдалась. Артем сидел не в силах что-то сказать. Он молчал и вытирал слезы, которые просто катились из его глаз. Ему вдруг снова стало так же плохо, как было в первые дни после гибели детей. Все снова поплыло в каком-то молочном тумане. Кружилась голова, закололо в левой стороне груди, а потом задавило прямо по центру, да так больно, что Артем тихо встал и снова пошел на кухню искать комплекс лекарств от сердца, которые ему прописали кардиологи после выписки.

— Только не сейчас. Ради Бога, только не сейчас.

У него столько дел. У него не закончено расследование, у него так и нет картины, точной картины происшедшего в квартире, и кто убил Тьерри. Если он сейчас заболеет и ляжет в госпиталь, то все может остановиться. Следователь Хмелюк уже изрядно попортил нервы. Новый следователь Стариков медленно въезжает в дело, да и как можно иначе, коль в нем столько еще открытых дыр и непоняток, что разобраться непросто. Нет, ему, Артему, ну никак нельзя болеть. Да вот уже и полегче становится. Боль в груди стихла. Артем понимает, что все это неспроста, что это еще аукнется, но только бы не сегодня и не завтра. Он должен довести все до конца. Французы хотят видеть всех преступников на скамье подсудимых. Нужны для суда все участники убийства. Артем должен знать, что они заслуживают перед законом. Долбанным нашим законом, без смертной казни. Да кто же там сидит в Государственной думе и никак не может понять, что пока не будет жестких и строгих законов к ворам и убийцам, ничего в России не изменится к лучшему. Да и на фиг ему сегодня ломать голову за Россию, если прокуратуре наплевать, кому обещал Ашотов передать краденный «Лексус» Ольги, кто продолжает воровать машины и убивать их владельцев, кто сегодня готовит новые планы похищения и продажи, кто из жертв еще не знает, что скоро все, что он сегодня видит на этой земле, вдруг исчезнет, а к тем, кто останется жить, придет страх и безысходность, придет разочарование. Они и не узнают истинного качества проведенного расследования, не узнают, как погибли их любимые, кто посмел забрать жизнь людей взамен какого-то железа и золотых побрякушек?

Эти люди не поймут, как вершат судьбы судьи, как отпускают на свободу за деньги преступников. Сколько нервов и здоровья уйдет у тех, кто попытается бросить вызов плохой работе уголовного розыска, медлительности в разоблачении преступников из-за разных причин.

Конечно же, Артем понимает, что случись чего, так в 02 звоним. Сразу бежим в милицию, и по Чечне он знает многих наших ребят из милиции, что воевали они, как настоящие бойцы! Знает он и то, что те, кто там оказывались из оперов — в основном это сосланные мужики и, как правило, пошедшие против своего начальника, или нарушившие закон о превышении самообороны, или допустившие оплошность при задержании, как это было с Марковым и его напарником, как ушел из МВД полковник Сайга, и много таких примеров. Никак до Артема не доходило одно — убийца говорит, дает признание: «Я виновен, принимал участие», — а его не сажают, ждут решение судьи, он подумал-подумал, да и деру дал.

Все больше и больше Артем представляет такую картину: «Ночь. На окраине города собрались люди, в лучах фар и вспышек фотоаппаратов видны люди в форме и в штатском. В центре лежит окровавленный человек, крутятся вокруг него криминалисты, эксперты, строят версии опера и следователи. Вдруг из кустов выходит человек, в руках держит ружье и говорит:

— Извините, товарищи милиционеры, это я убил этого человека.

Несколько ближайших к нему людей обращают на него внимание, что-то говорят другим, и старший из них произносит:

— Ты что, мужик, тут голову морочишь, видишь, у нас труп. Иди отсюда по добру, а то заберем за хулиганство.

— Да я и говорю, что это я его убил. Нечаянно получилось, — настаивает вышедший из леса мужик.

— Ты так и не понял. Эй, ребята, уберите этого бомжа, а то работать мешает!»

Конечно, это абсурд, шутка, но по-другому и не скажешь. Если человек сказал, что убил, то надо его изолировать, надо брать под стражу и выяснять причастность, а если будет доказано, что он невиновен, то пусть за потерянное время в камере сам себя винит и денеги за его содержание выплатит. А если и не сможет выплатить, то бюджетом государство предусмотрело. Ни один мент не обеднеет, и ни у одного судьи не заберут за это ни одного рубля.

Артем знал, что Гарисов признал себя виновным, но продолжает гулять на свободе. Мормурадов открыто издевался над оперативниками и следователем, когда находился в Бутырке.

— Дайте мне 17 тысяч рублей, может, я что-то и расскажу, — усмехался Мормурадов, глядя нагло в глаза следователю.

Да кто дал право, человека, совершившего такое злодеяние, насилие, издевательство, грабеж, поджог, и все это нагло в центре Москвы, напротив здания Управления делами президента у метро «Маяковская» содержать в камере с мелкими воришками, хулиганами. И постоянно только и слышал в течение года Артем одно и то же. Он рецидивист, боксер и т. д. Да что за хрень? Да кто он такой, этот ублюдок, кто дал право насиловать и убивать. Гастарбайтеры распустились до полного беспредела. Артем, как только об этом начинал думать, то комок всегда подкатывал к горлу. Было обидно за всю нашу гнилую систему МВД, прокуратуру и все гуманное судопроизводство. Но надо бороться. Надо идти хоть как-то, но вперед. Обидно за державу, понятно, но только есть все-таки «профи», и поэтому теплится надежда, что есть и люди, которые помогут. Последнее время такие стали появляться все чаще. Быть может, есть связь с душами усопших, и они начали помогать? Артем видел постоянное безразличие к смертям очень многих, особенно тех, кто вникает в эту трагедию, они так и не узнают всей тяжести, которая легла на плечи горем убитого полковника, той же системы МВД. Скоро милиция станет полицией, а зачем? Надо не названия менять, а принципы работы, кадры и обеспечение. Поменять, чтобы убрать слово менты?

Глава 13

Размышления. Дача.

Артем шел до метро «Маяковская» и не видел прохожих, он не напрягался от мимо проходящих впритык машин. Он думал и думал, что так и не знает точно, что все-таки происходило в квартире с двенадцати ночи и до шести часов утра? Как поднялся Тьерри на четвертый этаж, разбудил ли он перед этим Ольгу, как вела себя Лиза, которая, как выясняется, легла спать вместе с мамой на месте папы. Значит Тьерри лежал в гостиной на диване и, видимо, смотрел телевизор. Многое мог прояснить Мормурадов, если он завтра даст Старикову явку с повинной.

Не исключено, что он будет валить на Гарисова. Артем понимал, что его действия очень малы для того, чтобы сдвинуть все так, как надо, а надо, чтобы было все по полочкам, кто, где и когда творил беспредел. Артема «напрягал» бывший следователь Ковердов, который так и не сказал ничего про экспертизу, проведенную с посудой, из которой пили коньяк убийцы. Оля боролась с Мормурадовым, с Гарисовым, когда те вырывали у нее нож. Не могла Оля не оказать сопротивления, наверняка она царапалась, и под ногтями должны остаться частицы кожи. Темнит Ковердов, что ничего не обнаружено. Как бы хотелось Артему добраться до заключений всех экспертиз, тех, что в деле, и тех, которых нет пока в деле, а то, что в деле много чего нет, то и не надо напрягаться, особенно после того, как дело было передано в отдел по особо важным делам следователю Следственного комитета при прокуроре г. Москвы Хмелюку. Ковердов, видимо, изъял из дела то, что не было доработано, например, не оказалось двух рапортов от Щукина на международное поручение, не оказалось последнего допроса Гарисова, которое провела в Джизаке в декабре прокуратура Узбекистана. Хоть там и продолжал Гарисов прикидываться овечкой и как бы был на побегушках у крутого Мормурадова, но через этот допрос много можно было узнать о помощниках Турдыеве и Ашотове. Видимо, Ковердов умышленно недодал следователю Хмелюку результаты допроса Гарисова. Полгода прошло, а повторных вызовов на допрос Турдыева и Ашотова никто так и не делал. Зачем это было надо Левкову и Ковердову, главным вершителям хода расследования, кто надоумил этих людей прекратить «копать», искать факты на Гарисова, Турдыева и Ашотова?

Ашотов — человек в возрасте 59 лет, четырежды судимый, отказался практически от дачи честного объяснения, либо показаний, заявив, что ни Гарисова, ни Мормурадова он не знает и знать не желает. Однако и тот, и другой, называя его дядей Жорой, не скрывают знакомства с ним, а Мормурадов сразу сказал, что паспорт ему дал дядя Жора.

Несостыковок столько, что простому обывателю, прочитавшему объяснительные, будет понятно, что надо проверять и повторять допросы.

«Прошел год, сколько потеряно времени», — сокрушался Артем. Он ругал себя за доверчивость к представителям МУРа и прокуратуры ЦАО, он ругал себя за то, что две недели с горя пил, за то, что курил «Капитан Блэк», что не нанял сразу адвоката, не лез в дело, не читал протоколы допросов, не встречался с оперативниками. Ненавидел себя за то, что в его голове не было с начала расследования сомнений в том, что такое горе может оставить кого-то равнодушным, за то, что он, слушая красивую речь Левкова о ходе расследования, считал, что работают «профи», за то, что был лоялен к этим людям, старался не мешать, за то, что не смог найти в себе силы воли поднять хай и звонить Васильеву еще в конце октября, когда понял, что расследованием перестали заниматься, а собираются подготовить документы на суд одного убийцы Мормурадова. Ругал себя за то, что не смог убедить своих друзей бросить все и помочь проникнуть в Бутырку и, через оперов ее, выбить показания Мормурадова. За то, что до сих пор он, боевой офицер, у которого за плечами не одна война и не одна спасенная судьба, у которого в товарищах есть влиятельные люди в правительстве и в правоохранительных органах, не смог надавить на ход следствия, за то, что упал от инфаркта на целых два месяца и тем самым поставил жирную точку руками Ковердова, Левкова, Щукина и, наверно, самого Богорова, генерала, руководителя следственного комитета при прокуратуре г. Москвы.