Судьбы, как есть
Шрифт:
— Ну, зачем вы так волнуетесь, — спокойно сказал Стариков.
— В конце-то концов, Вы, изучив дело, считаете, что надо снова волынить и с Турдыевым, и с Ашотовым? Уйдут ведь!
— Я этого не сказал.
Артем посмотрел в глаза следователя и понял, что расколоть такую глыбу ему вряд ли удастся, и он громко, даже очень громко, почти выкрикивая, сказал:
— Да что же это, в конце-то концов, один в прокуратуре ЦАО не понял и ничего толком не разоблачил. Ему убийцу на тарелочке из Казахстана опера доставили, главный опер Щукин хрен положил на Бутырку, видите ли, у него Мормурадов рецидивист, и он его не сможет никак раскрутить, и вообще это ни к чему, другой следователь поехал в Узбекистан и каждый день сидел на стакане. Кстати, Щукин тоже квасит, как
В этот момент вошел Федор Матвеевич Дружинин.
— Артем Викторович, тебя внизу у дежурного слышно. Успокойся, пожалуйста, и эмоции потом, у меня мало времени.
Артем поздоровался с адвокатом, отвернулся вполоборота от следователя, положил голову покорно на ладонь правой руки и замолчал.
Стариков, немного опешив от такого натиска потерпевшего, сидел серьезным и задумчивым. Что думал в этот момент следователь Стариков, Артем не знал, но он знал, что следователь понимал не только убитого горем отца, но и человека, который в курсе дела, который активно держит на контроле всю работу следователя и оперативников, кроме того, он не будет, видимо, смотреть на их протоколы и не будет держать в секрете их проколы. Он прет, как танк, и прет справедливо. По-хорошему, это дело мог бы раскрутить и Савелий. Но..?
— Ладно, я не знаю, о чем у вас был разговор, и только скажу вам, как я вчера повидался с Анной Васильевной. Вы, Александр Петрович, до отпуска будете заниматься только одним делом? — начал спокойно адвокат.
— Да, делом Карделли, — сказал Стариков.
— Не буду делать секрета, но я знаком с вашим начальником еще по работе на должности следователя в УБЭПе. Анна Васильевна рассказала мне, как хорошо съездил в командировку следователь Хмелюк. А я рассказал ей, как я раскручивал гарисовский узел с узбекскими товарищами, которые были возмущены жестокостью своих сограждан. Ваш коллега Савелий Владимирович вынудил меня рассказать правду поездки его начальнице, потому что он решил о моей значимости в работе не говорить ничего. Подумаешь, адвокат. Честно говоря, я с самого начала беседы, с начальником отдела, не был настроен его вкладывать, но когда я услышал то, что я там, в Джизаке, якобы хорошо отдохнул и погудел, то это было сверхнаглостью. Скажите, Александр Петрович, а почему Савелий Владимирович, понимая важность дела, что дело взято на контроль вверху, что произошло такое страшное и жестокое убийство, особенно малолетнего ребеночка, а ему пофигу, и такой наглый всплеск пьянства в Узбекистане? На что и на какое покровительство рассчитывает Хмелюк?
— Я не начальник, мне не судить. Если он так поступил в поездке — это не делает ему чести. Думаю, Савелий ответственный сотрудник, и он старался работать. У него много раскрыто серьезных дел! Он имеет много благодарностей.
Федор махнул рукой:
— Да ладно, старался. Пил он и песни пел в ресторане. Старался так, что забыл, кто ему машины давал, возил по Узбекистану бесплатно, кто камеру взял для записи, кто колол и вел допрос Гарисова, — уже не сдерживая эмоций, говорил адвокат. — Мне теперь по барабану, я не собираюсь рассказывать об этом еще где — то, пусть ваша контора сама принимает решение. Я не хочу, чтобы у Анны Васильевны были неприятности. Но так относиться к людям, которые всей душой хотят помочь в расследовании, нельзя. Видимо, имел он все-таки задачу от верхов закруглить это дело на одного Мормурадова. И, я думаю, не от начальника отдела, а повыше. Или пообещал кому-то, типа Левкова, поддержать его.
— А вы знаете, Александр Петрович, что Мормурадов готов дать показания и даже явку с повинной, — перебивая адвоката, сказал абсолютно спокойным уже голосом Шмелев.
— Пока не знаю, а вы откуда знаете?
— От оперативника Гусева, он должен будет сегодня вечером, после очередной встречи с Мормурадовым, прибыть к вам с докладом.
— Хорошо, но мне он пока не говорил.
— Видимо, не успел.
— Пусть работает. Я лично не вижу необходимости от Вас что-то скрывать.
— Надо вам подключаться, Александр Петрович, как можно оперативнее и ехать в Матросскую тишину «колоть» Мормурадова, — встрял адвокат в разговор.
— Ну, вообще-то это не наша работа, — возразил Стариков.
— Как это, не ваша? Вы ошибаетесь, это как нельзя, кстати, вам идти на контакт с Мормурадовым. У вас показания Гарисова, получите показания через Мормурадова на сообщников Турдыева и Ашотова, и сразу начнете их доставать. А давайте я помогу вам составить планчик на первое время. Только не подумайте, что я вас учу. У меня есть кое-какой опыт работы следователем, аж целых 15 лет.
Стариков улыбнулся и сказал:
— Хорошо, я завтра буду там.
Артем понял, что работа пошла. Пошел профессиональный разговор следователей, и главное, что действующий признал опыт отставника. Они еще минут двадцать планировали, что надо сделать для того, чтобы посадить Турдыева с Ашотовым. Артем молчал, а потом сказал:
— Я думаю, надо положиться еще на думающего оперативника Гусева и, прежде чем идти на встречу с Мормурадовым, вместе с ним составить перечень вопросов, особенно вызнать все про тот день, 15 апреля, день рождения Мормурадова, что говорил дядя Жора, что говорил Гарисов. Какую роль играли пособники в подготовке к грабежу и убийству семьи. Поверьте, этот день мы должны знать досконально.
После ухода от Старикова Федор сделал замечание Шмелеву:
— Пойми, Артем, твои эмоции не всегда принесут хорошие результаты в расследовании, тут надо думать, ну хоть как-то сдерживаться. Человек только начал работать, а ты его за ошибки других прессуешь.
— Я согласен, — отвечал Артем. — Но если бы я не эмоциональничал, а ходил и только слушал, какую мне на уши вешают лапшу «профи розыска», то мы бы никогда с тобой не встретились. Ты знаешь, как я вышел на тебя? Не знаешь. Стас, мой боевой товарищ, который тебя порекомендовал, перед этим выслушал от меня все, что я думаю о нем и о ментах, и о следствии, и вообще о долбанной жизни. А когда до него дошло, что я бьюсь один с системами правосудия, то он подумал, что надо делать, и сказал: «Тебе нужен юрист. Тебе нужен адвокат». Так через эмоции мы встретились с тобой. Чему я очень теперь рад.
— Ладно, хорошо, уговорил, — сказал адвокат. — Но я больше волнуюсь за тебя. Ведь был инфаркт? Был. Надо беречься. Мы их достанем, мы этих сволочей все равно посадим, плохо, что следователи меняются. Анна обещала после Старикова дело Хмелюку не возвращать. А вообще-то я, конечно, после поездки, обдумав все, очень расстроился за потерянное время, за то, что так поступили и в ЦАО, и в МУРе, и что кто-то сориентировал Хмелюка на одного убийцу. Кто? Пока мне неизвестно, но я догадываюсь. А посему — «Гарисов не при делах», а остальных за два месяца Хмелюк так и не вызывал на допрос. Это что, работа? Детализацию я заставил запросить по-новому, и схему ты сам отнес сюда. Вычертил ее так, что Васильевна сделала положительный комплимент в наш адрес.
— А ты говоришь, без эмоций. Да тут орать надо не только в прокуратуре, тут надо брать материал и выходить на трибуну в Государственной думе. Прессу бы подсоединить, да нельзя. Новый ход делу дал Васильев, и его авторитет работает. Надо посмотреть, что будет дальше, а остальное мы всегда успеем, — снова и настойчиво оправдывал свое поведение у следователя Шмелев.
— Хорошо, Артем! А знаешь, я все-таки не выбрасываю мысли доставить сюда Гарисова, — вдруг переключил тему Дружинин.
— Да, Федор, это очень важно. Может, силой? А? Есть ребята! Все сделают так, что Гарисов и не поймет, как проснется, что уже в Москве.