Судьбы местного значения
Шрифт:
Семен сидел, облокотившись на бревенчатую стену и прикрыв глаза, прислушивался к разрывам. Из крупнокалиберных бьют — не перепутаешь. Пару раз побывал под гаубичным артобстрелом. Только чудом выжил в этом аду. Тогда в полку мало кто после артподготовки уцелел и не получил ранений. Если контузии не считать. Снаряды летели с шелестом — звук жуткий, будто бумага рвется. Даже заметил один — кувыркался в полете, на вытянутый бочонок похожий, а через миг земля вздрагивает и жутким кустом до неба взлетает, а в голове тонкий звон и тошнота. Следом еще снаряд, и еще… начинаешь инстинктивно
Кто-то зашелестел травой, и Семен приоткрыл глаза. Это приближался Комаров. В руках котелок и сверток держит.
– Вот держи, — подал он котелок, — поесть принес.
Старшина развернул бумагу — там оказалась пара толсто нарезанных кусков хлеба и несколько пластов сала. Семен заглянул в котелок. Перловая каша. Теплая. Закинул в рот кусок сала, ложкой подчерпнул каши и стал с аппетитом есть. Комаров достал кисет, бумажку и ловко соорудил самокрутку. Закурил.
– Тебя как по батюшке-то?
– Семен Михайлович.
– О как! — удивился старшина. — И меня Семен Михайлович. Тезки, значит!
– Слушай, тезка, а ты поесть Горохову носил?
– Носил. Он как раз поел и к капитану…
– Сам-то ел?
– Сала перехватил. А «шрапнель» видеть уж не могу! — старшина пыхнул табачным дымом. — А что делать? Из всех круп только перловка. Ладно мяса для навара немного имеется. Сало вот в деревне выменял.
– Привереда, — хмыкнул Семен, закидывая в рот еще пласт сала, — Походил бы ты по тылам голодняком, да на подножьем корму, посмотрел бы я на тебя.
– Да ладно прибедняться-то! — хлопнул по коленям старшина. — Знаю, у тебя консерва немецкая имелась.
Семена аж передернуло — чуть ложку мимо не пронес.
– Не напоминай. Сардины, будь они не ладны! Поперек горла встали. У немцев в чести, похоже. Тушенки видать не дают в паек… — Семен на миг задумался. — Или мне не везло на нее.
– А по мне так деликатес.
– Деликатес… — тихо засмеялся Бесхребетный, — только толку — банкой не нажрёшься, жирные — надо горячим запивать, иначе потом живот сводит и пучит.
– А что, костер разжечь проблема?
Бесхребетный недоуменно посмотрел на старшину.
– Так тыл же! — ответил Семен. — Не везде разожжешь. В сторонке в лесу — да, не проблема, а как к самому передку подошли, так немцев кругом… в сухомятку двое суток…
– Я-асно, — протянул Комаров. — Извини, не сообразил.
Котелок быстро опустел. Семен подобрал кусочком хлеба остатки каши со стенок. Поставил котелок и расслаблено откинулся. Комаров аккуратно затушил окурок, помял остаток самокрутки, вытряхивая табак на ладонь, ссыпал его в футлярчик. Отцепил фляжку и протянул Бесхребетному:
– Вот, тезка, хлебни чуток.
– Поначалу бы дал, — отхлебнув водки, сказал Семен. — Для лучшего аппетиту.
– У тебя и так он хороший, — возразил старшина, забрав фляжку. — Два порциона шрапнели в один присест смолотил! А чая, али компоту, извини — нет.
– Нет — так нет, и на том спасибо, — ответил Бесхребетный, вновь откидываясь на сруб. — Тезка, а чего ты тут? Вроде и бой идет, а ты не при делах.
– А я тут везде! По штату я командир взвода управления, — начал перечислять Комаров, — командиры-то вон, рядом. Еще я за караулы отвечаю, и хозяйство тоже на мне. Старшина, чо…
– Слушай, старшина, раз ту тут везде главный, не просветишь, что вообще происходит?
– Немчура наступать задумала.
– Та ты чё? — показушно удивился Семен. — Неужели?! А я тупой такой все думаю, чего немец гаубицами щедро кроет?
Старшина усмехнулся. И принялся вертеть еще одну самокрутку.
– А ты, Михалыч, не язви. Я перед кухней в штаб заскакивал. Связи с утра нет. Посылали связистов обрыв искать, и посыльного в дивизию, но ни слуху, ни духу пока. Вот и думай…
Семен насторожился. Он хорошо помнил, что говорил Иванцов — в местах наступления немцы всегда нарушают проводную связь. Для этого у них имеются подготовленные диверсанты. Даже название припомнилось — «Бранденбург». Они же могут отлавливать выдвинувшихся на поиски обрыва связистов, и вестовых меж штабами. Есть ли в полку радиостанция — вопрос. Если имеется, то могли обстрелом повредить. Скорей всего радиостанции нет, потому как — дефицит. Непонятно, почему командиры спокойные, и движения на выяснение обстановки никакого. О чем там в штабе думают вообще? Особого приказа ждут?
Судя по интенсивности канонады, бой идет серьезный. Сместился ли бой к востоку или нет, пока не ясно, но беспокоится надо уже сейчас. Обстановку выяснить, а то было уже раз подобное — сначала пропала связь с соседним полком, потом артналет, следом штурмовики явились, затем противник из тыла… и долгая дорога по лесу полтора десятка бойцов. Все что осталось от полка.
Семен не представлял — что ему в этой ситуации делать. Он пока тут никто. Кто окруженца послушает? Иван Савельевич послушает, примет к сведению, но на этом все. Остальные мигом паникерство пришьют.
Треск мотора отвлек от размышлений. Бесхребетный с Комаровым посмотрели налево. К дому, подпрыгивая на кочках, подлетел мотоцикл. Сидевший позади водителя лейтенант, соскочил, не дожидаясь остановки, что-то спросил у сержанта, что у двери стоял, и вошел в дом.
– Вот и новости пожаловали, — прокомментировал старшина, поднимаясь. — Пойду, боеприпас весь раздам, а то чуйка, что жарко тут вскоре будет. Бывай, Михалыч, на всякий, и зла не держи.
– И ты Михалыч прости, что от души об землю приложил, — сказал Семен, протягивая руку.
– Зато мозг вправил! — улыбнулся Комаров, крепко пожимая ладонь.
– Боец Бесхребетный! — крикнули от входа.
– Здесь я, — откликнулся Семен, огибая угол дома.
Тот лейтенант, что недавно на мотоцикле прибыл, оглядел внимательно и жестом указал зайти в дом, а сам куда-то направился. В светлице Горохов перекладывал вещи из своего вещмешка. Горянников стоял у окна, бегло просматривая тетрадь, а Сумароков что-то записывал, перебирая немецкие документы.
– Так, Семен, — отвлекся от чтения капитан, — обстановка усложнилась. Вот твое оружие, экипируйся.