Судьбы местного значения
Шрифт:
— Наших, похоже накрыли, — сказал Васягин. — Не успели до лесу добраться.
— Жаль, коли побили, — вздохнул Гордеев. — Дай-ка, Петр Егорович, закурить.
— Ты ж не курил никогда, — поднял брови красноармеец, вынимая кисет, — говорил — курение убивает.
— Говорил, — кивнул Валентин Матвеевич. — А теперь обидно будет, коли не покурю перед смертью.
Васягин помог свернуть самокрутку Гордееву, сделал для себя и зажег спичку. Прикурили.
Смотрели на запад. Выдыхали дым к земле и разгоняли его руками. На поле много где еще тлело и дымилось, но мало ли?
— Идут, —
Немцы действительно не особо торопились. Первыми пылили три мотоцикла, следом два броневика, за ними две полуторки. Дальше не разглядеть — запылило. Ехали уверенно, без дозора. А чего бояться? Русские драпанули за речку, мессера, что над полем круг сделали — это подтвердили.
Приготовились — Васягин прильнул к карабину, Гордеев к пулемету. В отрытые специально лунки выложены гранаты — три у Гордеева, три у Васягина. Запалов к эфкам нашли мало, и бывший капитан взял всего шесть. Пять для немцев, одну для себя. Теперь по взаимному согласию математика иная — только четыре для немцев…
— Как скажу, тряпку сдерни, и прикрывай, — прошептал Гордеев. — Ленту править не надо.
Смотрели сквозь незамысловатую маскировку, как приближается немецкая колонна. Валентин Матвеевич держал мотоциклистов на прицеле, по ним наперво короткими, и пусть напарник их добивает, а он по бронетранспортерам ударит. Станкач лобовую броню ганомага пробьет, главное прицел выше капота взять.
Вдруг Васягин выругался.
— Матвеич, посмотри кто в кузове сидит.
Гордеев присмотрелся — в полуторках сидели красноармейцы и держали в руках оружие.
— На пленных не похоже, значит… — прошептал Петр Егорович. — Первыми бы завалить этих сук!
Колонна уже близко, пора, и Васягин внезапно спросил:
— Значит в сорок пятом?
— В сорок пятом, — подтвердил Гордеев.
— Тогда набьем тут побольше, чтоб нашим потом легче было, — сказал Васягин и сдернул маскировку…
Андрей очень жалел, что не удалось добыть ружье. Он много раз бывал в тире и неплохо стрелял. Ни за что по немцу бы не промазал. За маму. За сестренку. И за папку тоже. Гады! Мальчишку трясло от ненависти. Глаза резало, хотелось плакать, но слезы почему-то не бежали. Тихо подвывая от боли, искал среди травяных пучков и комьев земли ружье. Находил патроны. Находил гранаты-лимонки. Ружья не попадалось. Стянуть у красноармейцев не удалось — они все ружья в одном месте поставили. Рядом, на виду. А после того как красноармейцы ушли, Андрей вернулся к разбитой машине начал искать — раз везла патроны, значит и ружья.
Гул он услышал не сразу, но потом увидел, как два самолета с крестами пролетели над краем поля.
— Гады! — мальчику вновь затрясло. — Гады! Гады!
И вдруг испугался, что его услышали. Выглянул из-за раскуроченной машины — оба красноармейца курили и смотрели в другую сторону. Андрей облегченно вздохнул — не услышали. А то прогнали бы.
Мальчишка посмотрел на ребристые корпуса гранат. Настоящих гранат. Накопал он их с десяток. Друзья как-то говорили — если сорвать кольцо, то лимонка взорвется через девять секунд. Громко взорвется. Надо вовремя кинуть и убежать, или спрятаться. Но прежде надо запал найти…
Грянувшая
Яркие шарики света то кружились хаотично, то устраивали встречные хороводы. Порой они слеплялись в более крупные, и начинали скакали вверх-вниз, становясь похожими на футбольные мячи. И Андрею мерещились папа, мама и Анька. Они играли мячиками, перекидывая друг дружке и смеялись, когда один мячик ловили, а второй уморительно отскакивал от головы. Потом среди скачущих мячей родители смотрели на Андрея, улыбались и махали ладошками, а сестра строила смешные рожицы.
— Папа! Мама! — Андрей рванулся к ним… и не смог встать.
Шарики вдруг полопались, папа, мама и сестрёнка пропали, голова, тело, руки и ноги налились тяжестью и болью, воздух загустел, стало тяжело дышать. Стоило лишь пошевелиться, как в ушах зазвенело и накатила тошнота.
Полежал, приподнялся, прищурился, поморгал — в глазах плыло, но Андрей разглядел на дороге два мотоцикла и пятнистый бронетранспортер с пулеметчиком. Около него полтора десятка солдат в форме с пятнами. Чуть дальше такие же бронетранспортеры и грузовики, только разбитые и дымятся.
У перевернутого «максима» стояло трое немцев. Выделялся один. Высокий, статный. Наверно командир. Он стоял наклонившись, опираясь на выставленную вперед ногу и как будто беседовал с лежащим на земле человеком. Красноармеец был ранен, хрипел, пускал кровавые пузыри и… смеялся. Андрей не веря приподнялся еще. Да он смеялся над немцем.
Рука попала на что-то ребристое, посмотрел — в руке лежала «лимонка». Взрыватель был на месте. Андрей улыбнулся — ну держитесь, гады!
Он потянул кольцо, попробовал еще, еще раз — вытянуть не удавалось, не хватало сил. Посмотрел на взрыватель, заметил усики, свел, и попробовал снова — кольцо выдернулось.
Держать прижимной рычаг было нетрудно — левая рука не болела, но точно кинуть левой не выйдет. Подберусь ближе — решил Андрей.
Как только попытался встать, в глазах запрыгали яркие шарики, руку пробило болью, чуть гранату не выронил. Сцепив зубы, мальчишка все-таки встал, накрыла тошнота и кашель.
— Ganz ruhig, dasist ein Junge! — сказали по-немецки. *
Андрей осмотрелся. Все немцы смотрели на него. Оружие опустили. Он посмотрел вниз. Левая рука с гранатой на груди, немцам не видна — лохмотья рубашки закрывают. С правой руки капает кровь. Плохо.
— Hey, Junge, komm her! *
Один из пятнистых немцев, что стояли около офицера, звал его.
— Komm!Komm! — немец подкрепил слова жестом.
Андрей шагнул, еще и еще, покачнулся — мир вокруг плыл и темнел. Правая рука онемела совсем. Еще шаг. До офицера еще десять шагов, но сил не осталось, гранату Андрей не удержал — выпала и откатилась. Немцы что-то кричали, но мальчишка не слышал, он смотрел сквозь офицера и улыбался — там стоял папа и обнимал маму и Аньку. Они звали Андрея…