Судьбы суровый матерьял…

Брюховецкий Виктор

«Там речка протухла, там грязь по колено…»

Там речка протухла, там грязь по колено,Там псы на веревках у каждого дома,Там смрадно, там запахи праха и тлена,Там хмель и похмелье, там речь невесома.Там просто живут, каждый каждому ровня.– Зачем вы живете?.. – Никто не ответит.Там возле калиток не лавочки – бревна,Не лампочки ночью – Медведицы светят.Однажды средь ночи я из дому вышел,Пустого ведра опасаясь и порчи;Кромешная тьма, предо мной сотня дышел,Куда повернуть?.. и созвездья средь ночиСказали – сюда… И шагнул я на запад.Шагнул и шагаю… Обуглилось тело.Уже на локтях, на коленях, на лапахПолзу и ползу, и не вижу предела.

И в небесах, где воздух пахнет вечным…

«Голова моя приезжая…»

Я верчу приезжей головой…Г. Горбовский

Голова моя приезжая.Ветер

гонит облака.Пахнет корюшкою свежеюВозле каждого лотка.Дорогое человечество,Словно сгусток суеты,И колышется, и мечется,И несет в руках цветы.Я стою, как замороженный,Я – село! Сойти с ума…Я смотрю, как завороженный,На толпу и на дома,На зарю, такую гордую,И не знаю, что, любяСтепь мою, поверю городуИ отдам ему себя.

«Окно прорублено! В дому гуляет ветер…»

Окно прорублено! В дому гуляет ветер.Европа щурится, не верит в чудеса.Но топоры звенят, и, как поэт заметил, —Был хищным глазомер,И город парусаКроил на площадях, чтоб воли было вдоволь,Чтоб норды гнули ось, как тонкую лозу,И у причальных свай смывали юным вдовамБалтийской влагою соленую слезу.…Всё туже паруса. Слоями звездной пылиПокрыты купола. Часы команду бьют.Царь скачет на закат.Горит ковчег на Шпиле.Дымится полдень.Чайки воду пьют.Над равелином тишина тревожна,И потому тревожно на душе…И парусник легко и осторожноЗакладывает крен на вираже.

Кони Клодта

1.

Пропахший камышами и туманом,С батоном в сумке и пустым карманом,Счастливый как Колумб, открывший Новый свет,Покинув мир скрипучего вагона,И, примеряя зыбкий свет перронаК своим плечам, я вышел на проспект.На всех домах сверкало и блестело!Наш председатель за такое делоЭлектрика уволил бы давно.Но Невский был раскрашен и расцвечен,И каблучки стучали в этот вечер,Как тысячи костяшек домино.Я шел – не знал куда, но знал – откуда,И верил я – должно свершиться чудо,Оно меня нашло на мостовой:Какой-то парень с мышцами атлетаДержал коня, а тот в потоках света,Подняв копыта, замер надо мной!Как будто бы в ночном, в степи Алтая,На задние копыта приседая,Не ощущая тяжести узды,Он пляшет у костра в туманном дыме,Огромный!И передними своимиКопытами касается звезды!Был этот конь так хорошо сработан,(Наверно, скульптор конюхом работал!)И я надолго замер у коня,Дивясь его забронзовевшей силе.А люди воздух рвали и месили,Толкались и ворчали на меня.Но я не замечал их недовольства.В моей породе есть такое свойство —Стоять и удивляться на виду…И думал я, стирая пот с ладоней,Коль в городе живут такие кони,То я, наверно, здесь не пропаду.

2.

Всё несутся! Шальное отродье!С опаленною зноем губой.Я запутался в ваших поводьяхВсей своей непонятной судьбой.Голубые гривастые звери!Мост Аничков – родное село!Подойду, засмотрюсь и поверю,И услышу, как скрипнет седло.Только скрипнет и – всё! И – погнали!Берегитесь подков, «жигули»!Вы такое видали едва ли,Да и где бы увидеть могли?На Дворцовой? Так это не кони,Их, покорных, ведут в поводу,На таких не умчишь от погони,И подковой не выбьешь звезду.А для этих – все звезды под ноги!Унесут, растворятся во мгле,Даже, если не будет дороги,Даже, если я мертвый в седле.Унесутся! Хоть к Господу-Богу!На кровавых губах унесут!Потому что иначе не могут,Потому что я знаю – спасут.

3.

А лето было – Боже мой! Стоял в лесах звериный вой,Леса горели, как костры, и город, серый от жары,В полубреду ли, наяву пил газировку и Неву.Воскреснет день и зазвенит, и солнце упадет в зенит,Вагоны полные людей умчат за город поезда,И только клодтовских коней никто не замечал тогда.Я приходил к ним в эти дни. О, как измучились они!Как ждали – где же облака?.. Их потемневшие бока,Лоснясь на солнце, как в огне, казались бронзовыми мне.А в это время Ленинград пил родниковый лимонад,Шипело бархатное пиво краснобаварского разлива,А им бы в час жары-беды хотя бы по ведру воды!И я решил, что в эту ночь я должен их беде помочь —Ведь в детстве приходилось мне на водопой водить коней,Я знаю, как в такие дни из речки воду пьют они…И вот, когда взошла луна, и город был в объятьях сна,Когда затих машинный вой и не был виден постовой,Я по рекламной синеве всех четверых увел к Неве.И кони пили из реки! Качались мерно кадыки,Нева дышала, как во сне, и видно было в тишине,Как в такт размеренным глоткам вздымались конские бока…Когда сквозь улиц пустоту я их привел назад к мосту,То перед тем как встать на камни, сомкнулись кони в полукруг,И теплыми, как хлеб, губами коснулись плеч моих и рук.А днем опять жара была. По Невскому толпа плыла.Толпа устраивала быт – и волновалась, и молчала,Спешила и не замечала следов шестнадцати копыт.

«…Всё это так. Но если за углом…»

Но надо глубже вжиться в полутьмуИ глаз приноровить…Р.М. Рильке

…Всё это так. Но если за угломВойдешь в толпу, как в жуткий бурелом, —Скрещенье рук и судеб. Толчея.И ты корявой веткою людскоюУже горишь. Томит огонь тоскою,Сравнимою с печалью бытия.Но если Невский тонкою стрелойС граненой золоченою иглойОтпущен с тетивы, летит в закат,И ты причастен к этому полету —Ты даже не завидуешь пилоту,Вонзающему в солнце свой снаряд,Поскольку хорошо, и воздух чист,И переходы охраняет свист,И не скрипит в «Икарусе» излом,И можно сесть к стеклу, смотреть на Думу,И думать о прекрасном – вот найду, мол…Всё это так. Но если за угломОтсутствует народ и тишинаТакая, что вселенная слышна,И светит зыбким желтая игла,И в царском доме зажигают свечи,И в небесах, где воздух пахнет вечным,Расправит ангел тяжкие крыла —Ты повисаешь каплей, невесом!И площади Дворцовой колесомРаскручен, до песчинки упрощен…Россия, Русь! Темно твое начало…И где-то катер взвоет у причала,И черный Гоголь прошуршит плащом.Куда спешит, несет печаль кому?И я, вживаясь глубже в полутьму,Сужаю зренье и смотрю, смотрю,И вдруг пойму сквозь темноту воронью,Что камни дышат. Прикоснусь ладонью:«Воистину живые…» – говорю.

Дождь

Шел дождь по городу. ВначалеСто тысяч струн его звучалиИ радостно, и так легко!И скрытый в облаках маэстроРуководил большим оркестром,И слушался оркестр его.Но в тихом дождике, идущемНа стыке прошлого с грядущим,Есть ощущенье мятежа.И город верит, город знает!И в ожиданье замираетЕго огромная душа.И скоро в черных тучах с трескомЛомает палочку маэстро,И пламя брызжет, трепеща.Кривою молнией распорот,Дождь с ревом рушится на город,Смывая пыль с его плаща.А город складки расправляет!И подставляет, подставляетДома, а дождь – со всех боков!Мой город верит в это счастье,Как верующие – в причастьеИ отпущение грехов…Окончен ливень. Реже капли…Душа моя, а ты не так лиПорою жаждешь мятежа,Как тайны самой сокровенной,Чтоб жить – хоть несколько мгновений! —Свободой высшею дыша.

Видение на Невском проспекте

О, не верьте этому Невскому проспекту!

Н.В. Гоголь

В театре шел спектакль. В ноль часовОткрыли двери (так вскрывают вены!)И действа дух поверх голов, со сцены,На Невский хлынул и заполнил всёПространство…И высокая былаЛуна, как знак в морзянке светофоров.Императрица в сквере ожила,И задранную юбку граф СуворовНа ней поправил шпагой…В пять утраОткрылась дверь в писательскую Лавку.Скрипит бортом и говорит: пора… —В Фонтанке катер, взятый на удавку.Гремит весло, заводится мотор.Конь прядает ушами. У ПассажаМелькает тень. Я знаю – это вор,Я с ним знаком по залам Эрмитажа.На выставке голландских мастеровОн снял «Ночной дозор» при всем народе,Потом сидел в Крестах и вышел, вроде,Из камеры ценителем ковров.Дай Бог…А от Московского вокзалаКрасавица по главной осевойС отрезанной шагала головой.Она жила на полотне ШагалаНогами вверх. Теперь живет, как все, —Без головы, но с пластикою мима.Замри, мгновенье, ты неповторимо,Как двести спиц у ведьмы в колесе!Часы бьют шесть. У Думы, на углу,Такси вскипает и горящей птицейЛетит к Адмиралтейству. И садитсяЛуна холодным задом на иглу.Какие сны приснятся ей сегодня?Наркотики и в космосе в чести!..Но первый дворник шаркнул в подворотне,Большая стрелка двинулась к шести,И в тот же миг оплавился востокИ желтым светофорам дал отставку.И, странно, дверь в писательскую ЛавкуПрикрыта плотно и висит замок.

«В саду, в полуподвале, где бильярд…»

За Паганини длиннопалым…О. Мандельштам

В саду, в полуподвале, где бильярд,Играет бомж на однострунной скрипке.Бичи молчат, погашены улыбки,И только пальцы бомжа говорят,Да конский волос вынимает голосИз одинокой тоненькой струны.Открыта дверь. Звезду роняет космос.Ладони вытирает о штаныПацан-сержант… Шары застряли в лузах,Лежат кии, развернуты углом,Напоминая циркуль в СиракузахВ тот час, когда ворота шли на слом.Кто рассчитает квадратуру круга?Кто рассчитает оптику зеркал?..Играет бомж, спина его упруга,Глаза прикрыты и блестящ оскал.Играет бомж и в этом зале темномНет никого – лишь пальцы да струна…А в профиль он похож на горбунаИз кадра, что мы видели и помним.