Судебная петля. Секретная история политических процессов на Западе
Шрифт:
Прошло уже 24 дня с того рокового момента, когда выстрел актера Бута оборвал жизнь Авраама Линкольна. Буту без труда удалось проникнуть в правительственную ложу театра Форда и в упор выстрелить в президента. В шуме представления майор Рэтбоун, находившийся в ложе, первым расслышал звук выстрела. За спиной у него раздался хриплый выкрик, что-то вроде «Свобода!», «Да погибнут тираны!». Рэтбоун кинулся к находившемуся в ложе незнакомцу, схватил его. Тот выхватил кинжал и нанес офицеру глубокую рану в руку. Рэтбоун отпрянул и через секунду снова бросился на убийцу и снова схватил его. Однако майору, к тому же раненому, было не под силу справиться с атлетически развитым Бутом. Тот протиснулся к краю ложи, отшвырнул Рэтбоуна и, перемахнув через барьер, повис на руках над сценой, а затем спрыгнул вниз. Позже Рэтбоун засвидетельствовал:
Последовало невероятное смятение, отчаянные крики, обмороки женщин. Несколько человек попытались через сцену вскарабкаться в правительственную ложу, чтобы оказать помощь президенту, другие ринулись преследовать убийцу. В зал ворвались разъяренные солдаты президентской охраны со штыками наперевес. Они очистили зрительный зал от публики. А тем временем в президентской ложе врачи, сразу определив смертельный характер ранения, дали согласие перенести находящегося без сознания Линкольна через улицу в гостиницу Петерсена — до Белого дома было слишком далеко. На улице кавалерия с трудом оттеснила возбужденную толпу, расчищая проход, через который пронесли умирающего Линкольна.
Вскоре после того как раздался выстрел в театре Форда, к одному из мостов на окраине столицы, примерно в трех милях от театра, подскакал всадник. Это был Бут, далеко опередивший погоню. На мосту его встретили часовые с примкнутыми штыками. Двое солдат и их командир сержант Сайлес Кобб ничего не подозревали — просто время все еще было военное и принимались обычные меры предосторожности.
— Кто вы такой? — последовал вопрос Кобба.
— Бут, — с наглой откровенностью объявил убийца. — Я живу близ Бинтауна, в графстве Чарлз.
Сержант поинтересовался, почему Бут едет так поздно, разве ему неизвестно, что после 9 часов вечера действует комендантский час. Однако преступник — недаром он был профессиональным актером — спокойно объяснил: он просто дожидался луны, свет которой облегчил его поездку. Сержант Кобб решил, что не стоит быть формалистом. Конечно, существует приказ, но ведь надо понимать, что война по существу окончилась. Он разрешил Буту проезд, и тот вскоре скрылся в дали длинного Мэрилендского тракта.
Через десять минут к мосту подъехал какой-то паренек.
— Фамилия? — строго спросил Кобб.
— Смит.
— Джон, наверное? — ехидно заметил сержант, иронически помогая несообразительному малому придумать имя, столь же распространенное, как и названная им фамилия.
Назвавшийся Смитом отвел глаза и сердито пробурчал:
— Меня зовут Томас.
— Ладно, пусть Томас, — добродушно согласился Сайлес Кобб. — Куда держишь путь?
Парень объяснил, что он засиделся с друзьями за столом и теперь спешит домой в Уайт-Плейнс. Сержант знал это место и не видел причины задерживать молодого прожигателя жизни, настоящее имя которого было Дэвид Геролд. Он отлично разыграл эту сцену. Вскоре Геролд нагнал своего шефа.
Примерно еще через полчаса у моста появился третий всадник. Это был конюх Джон Флетчер, у которого Геролд угнал лошадь. На этот раз пришла очередь Коббу отвечать на вопросы о похитителе: да, по мосту недавно проехал какой-то молодой человек, назвавшийся Смитом. Кобб не возражал против того, чтобы конюх продолжал погоню за парнем, укравшим лошадь, но предупредил, что не сможет пропустить Флетчера обратно в город. Немного поколебавшись, Флетчер повернул назад.
Сайлес Кобб был единственным представителем власти, имевшим полную возможность задержать убийцу президента. Он упустил эту возможность. Были ли его действия вполне простительной ошибкой человека, и не подозревавшего о случившейся трагедии, или закономерным действием соучастника заговорщиков? Конечно, Кобб не выполнил приказа, но, вероятно, его вообще слабо соблюдали со времени капитуляции армии Ли. Возможно, эти нарушения не были бескорыстны — каждый раз пара долларов перекочевывала в карман караула. А то, что такой ценой могли ускользнуть из столицы агенты южан, видимо, мало занимало часовых. Кобб позднее подвергался упрекам с разных сторон, только военное начальство сочло, что в поведении сержанта не было ничего достойного порицания.
Еще интереснее другое. Караул сменялся в полночь, и к этому времени Кобб все еще не знал об убийстве Линкольна. По крайней мере он никому не сообщил тогда, что Бут проехал через мост. Командующий войсками в столице генерал Огэр до полуночи так и не удосужился или не счел нужным послать своих людей к мосту, чтобы узнать, не видели ли часовые бежавшего убийцу… Более того, никто не потревожил сна сержанта Кобба и его подчиненных, отправившихся в казармы после смены караула, не поднял их с постели вопросом: не произошло ли что-либо на мосту до полуночи 14 апреля. Свои показания Кобб давал уже много позже, выступая свидетелем во время суда над заговорщиками. Правда, Джон Флетчер, вернувшись в город, заявил в полицию о похищении Геролдом лошади. Флетчер был немедленно доставлен к генералу Огэру, но никаких дальнейших мер принято не было. Потом последовало такое официальное объяснение поведения властей: им не верилось, что убийца мог сообщить караулу свое подлинное имя. Пусть так, но разве не стоило разыскать «двойника» убийцы, принявшего на себя его личину в самый напряженный момент бегства?
…А тем временем Бут и Геролд некоторое время дожидались своих сообщников — очевидно, Этцеродта, который, возможно, должен был убить вице-президента Эндрю Джонсона, и Пейна, совершившего в это время покушение на государственного секретаря Сьюарда. Однако Этцеродт не рискнул выполнить возложенное на него поручение. Выпив для храбрости изрядную долю спиртного, он после тщетных розысков надежного убежища в столице удрал в дом, где прошло его детство. В этом доме, расположенном в двадцати двух километрах от Вашингтона, он успел даже попытаться завязать роман с какой-то жившей по соседству девицей. Пока выяснилось, что она окончательно отвергла его неуклюжие ухаживания, прошло четыре дня — вполне достаточный срок, чтобы за Этцеродтом прибыли брошенные по его следам сыщики. Пейн, совершив покушение, долгое время рыскал по окрестностям Вашингтона, ночуя по оврагам, тщетно надеясь на встречу с другими заговорщиками. Так продолжалось до понедельника 17 апреля, когда тупо соображавший гигант, лишенный указаний Бута, сам направился в ловушку. Поздно вечером он появился в доме миссис Саррет, как раз когда в нем производился обыск, и попал в руки полиции, которая пока еще не составила никакого ясного представления о личности человека, пытавшегося убить государственного секретаря. К этому времени были арестованы уже соучастники Бута Мэри Саррет, Майкл О’Лафлин, Самуэль Арнолд.
Правда, Бут и Геролд находились на свободе. Получив приют и медицинскую помощь в доме доктора Мадда, Бут двинулся дальше. Несколько дней он скрывался на ферме полковника С. Кокса. (Впоследствии за крупную взятку тому удалось выйти сухим из воды.) С помощью встреченных по дороге офицеров южной армии, которые были недавно выпущены из плена, убийца и его подручный нашли убежище на ферме Гаррета, ярого сторонника Юга. После напряженных поисков Бута обнаружили в ночь с 25 на 26 апреля на уединенной ферме. Геролд сдался властям. В перестрелке Бут был смертельно ранен и вскоре скончался, унеся с собой в могилу многие загадки заговора, приведшего к убийству Авраама Линкольна…
И вот 9 мая потрясенная страна, всего пять дней назад проводившая в последний путь убитого президента, ждала ответа на вопрос: кто направлял руку убийцы? Кто стоял за спиной самовлюбленного денди, агента южной разведки? Напрашивался ответ: конечно, главари рабовладельческой конфедерации Девис и его подручные, а также руководители их разведки в Канаде, организовывавшие на протяжении всей войны шпионаж и диверсии на территории Северных Штатов. Но такие напрашивающиеся ответы слишком часто оказываются неполными, а при более глубоком рассмотрении вопроса и вовсе ошибочными.