Судмедэксперт
Шрифт:
Я осмотрел руки и замер в полнейшем исступлении. Права ладонь чистая. Левая — в синей пасте.
— Ну наконец-то. Понял, да?! Это всё Титов! Эта тварь. Он мамке моей изменял, а я застукал. Сказал, что сдам его. Поклялся жизнью, что спасу мать от него! Вот он и избавился от меня, а сам сухой из воды выходить собрался. Ну уж нет. Дядя, останови эту тварь. Прошу тебя. Ты один меня слышишь. Титов должен сидеть! — сплошным потоком полилось мне в уши.
— Что мне сделать? — осторожно спросил я.
— Уговори того жирного мужика пересмотреть мою смерть!
Я не мог больше это вынести. Ведомый странной силой и жаждой справедливости, я побежал к брату.
Вбежал на второй этаж и ворвался в кабинет без стука. За столом сидели Настя и Бахтияр. Она была очень близко к начальнику. Слишком близко. Я это заметил, но не стал заострять внимание. Настя смутилась, что-то сказала и выбежала из кабинета.
— Это убийство. Тот парнишка не самоубился. Он был левша. У него паста от ручки слева. Я уверен в своих словах на сто процентов. Надо дать информацию в органы, пусть проверят письмо, проведут анализ наклона букв! — выпалил я и замолчал.
Бахтияр молча посмотрел на меня, затем набрал какой-то номер на телефоне, спросил контакты матери парня и позвонил ей.
— Здравствуйте, это начальник судмедбюро Айдаров Бахтияр Бахтиярович. Ваш сын был левшой?
Ему что-то ответили.
— Тогда всё ясно. Придётся отклонить ваш запрет на вскрытие и провести процедуру. Вашего сына убили. Вам позвонят по поводу расследования.
Он положил трубку и очень спокойно сказал, смотря прямо в глаза:
— Ты меня перед этой пигалицей не подставляй.
— Перед кем? Ты о ком? — спросил я, сбитый с толку.
— Ассистентка твоя.
— Парня убили! А мы это чуть не пропустили! — выпалил я, захлёбываясь злостью на себя и на брата.
— Хорошо, что ты оказался внимательнее меня. — сухо ответил Бахтияр и сделал вид, что читает какой-то документ.
— У тебя с ней что-то было? — до меня начало доходить.
— С кем? С Настей? Ты что. Знаешь, давно хотел тебе сказать. Мы с Раисой разводимся. Она съехала от меня. А тут твоя эта Настя подвернулась. Но ещё ничего не было. И не смей проговориться кому-то. — начал угрожающе шипеть на меня Бахтияр, но я быстро прервал его.
— Скажи органам, что убийца Титов.
Я вышел из кабинета. Живот пробило ужасной болью. Зрение помутнело. Я зацепился за ручку двери и упал без сознания, куда-то полетел…
— Что-то у тебя давление упало. И ты вместе с ним. Что, не ел ничего? — кряхтела надо мной Джамиля, снимая манжет тонометра. Наша прекрасная работница бюро, бухгалтер. Я её побаивался и сторонился. Высокая, худющая, волосы черно-седые, и необычайно живые глаза, торчащие чёрными агатами сквозь темно-жёлтую кожу массивных век.
— Мне уже хорошо. Переволновался. — ответил я ей, но язык заплетался. Живот прожигало распирающей, жгучей, опоясывающей болью.
— Да мне-то ты что говоришь. С мёртвыми, небось разговариваешь, вот и сил нет на жизнь. — тихо прошептала она мне на ухо. В комнату вбежала Настя.
— Что с ним? Он живой, всё хорошо? — она обеспокоенно защебетала и нависла надо мной. Я начал понимать, что лежу на кожаном диване в кабинете у Бахтияра Бахтияровича.
— Упало давление. Переволновался. — сухо сказал брат, наверняка сидя за столом. Но я его не видел.
— Живот болит сильно. Что-то мне как-то не очень… — выдавил я, и мерзкий рвотный позыв подкатил к горлу. Настя рывком подтянула мусорку. Меня вырвало.
Джамиля уложила меня на правый бок и заявила всем:
— У Николая Петровича проблемы с печенью. Рвёт-то желчью какой-то. И давление от этого почти всегда резко падает. Бахтияр Бахтиярович, в больничку его надо срочно!
— Сейчас позвоню в стационар. Мне врачи наши дороги. — властно сказал брат.
В глазах сильно потемнело, опять подкатил приступ рвоты. И я отчётливо услышал, как Джамиля прошептала мне прямо в ухо:
— Точно с пациентами болтаешь. Смотри, как бы сам не помер.
Я окончательно отключился.
Глаза открыл глубокой ночью, лёжа на больничной койке. Палата интенсивной терапии. По стене тянулась труба с кислородом. Рядом стояла капельница, чем-то заряженная. Из живота справа я нащупал противный трубчатый дренаж. Было очень больно, но боль была скорее приятная, освобождающая. На ощупь насчитал четыре зашитых прокола на животе. Значит, делали операцию лапароскопом. Затем я попытался привстать, но не смог. Рухнул обратно на спину и провалился куда-то далеко-далеко в детство.
Я снова собирал жёлтые сливы в огромной саду, бежал вдоль реки и ловил на своём лице тепло солнца…
— Николай Петрович, вставайте. Укольчики буду ставить. — ласковый девичий голос разбудил меня.
Я кое-как открыл слипшиеся веки и провалился в адскую боль — в животе будто горели угли. В палате стояла красивая молодая медсестра. Она быстро зарядила капельницу, затем откинула одеяло и обработала спиртом моё волосатое бедро. Я с ужасом осознал, что лежу абсолютно голый.
— Дорогой, потерпи. Минут через десять уже полегчает. — тепло сказала медсестра и резко воткнула мне в ногу укол. На фоне боли в животе я ничего не заметил. Потом девушка промыла катетер на предплечье и поставила капельницу с антибиотиком. Я смотрел на её плавные движения, любовался круглыми щеками с юным пушком и румянцем. Будто ангел — мягкая, тёплая, нежная…
— Скоро врач на обход придёт. Капайтесь пока. Если есть разрешат, то я позже еду принесу. Сегодня кашка рисовая. — быстро проговорила медсестра и убежала из палаты.
Есть мне точно не хотелось. Я лежал и пытался сфокусировать взгляд на каплях, медленно плюхающихся в капельницу из огромной стеклянной бутылки с физраствором. Взгляд немного плыл — вероятно, это последствие наркоза.
Хлопнула дверь в палату.
— Николай Петрович, доброе утро! — прогремел громким и звонким голосом мужчина средних лет в длинном белом халате поверх ядовито-зелёной хирургички. Его рыжеватые волосы кучерявились в мелкие барашки.