Судья Шерман
Шрифт:
Гроу швырнул в проем гранату и после взрыва первым рванулся вперед. Рино последовал за ним, услышав напоследок комментарии Рудинштейна:
– Это первая потеря, дамы и господа! Пуля настигла героя в тот момент, когда…
«Настоящие сволочи», – снова подумал Рино, падая на живот, чтобы укрыться за телами двух защитников корабля – за выступавшей из стены конструкцией прятался стрелок. Едва кто-то высовывался из-за двери, он стрелял, и стрелял довольно метко.
Сам Рино, Гроу и еще несколько бойцов пытались достать этого парня, но вскоре
«Ну все – кранты нам», – подумал Лефлер, когда одна из пуль щелкнула по его шлему, заставив увидеть разноцветных птичек. Рядом упал тяжело раненный боец, и только тогда Лефлер вспомнил про свой пистолет.
«Байлот» никуда не девался, он ждал своего часа в кожаной, пропахшей маслом кобуре. И едва Рино поднял его, нацелив в пространство, время замерло и враги покорно подставили свои головы.
И снова Лефлер нажимал на курок, и его пули сами находили противника, кроша его на анатомические элементы и провозглашая силу и избранность своего хозяина.
– Нет, ну вы только поглядите, какая изумительная стрельба, дамы и господа!.. Напоминаю вам, что вы смотрите прямой репортаж с атакованного судна! Для тех, кто подошел позже, представляю лейтенанта Лефлера – все это время он бессменно руководит операцией и демонстрирует отличное владение ножом, штурмовым автоматом и пистолетом. А вон тот человек с простреленной головой – в конце коридора – это жертва лейтенанта Лефлера!.. Пять выстрелов, и все в голову – это, я вам скажу, просто показательно!
Рино отупело обернулся и увидел лежавшего неподалеку репортера. Тот увлеченно описывал происходящие события, а оператор с небольшой камерой в руках снимал все, о чем кричал Рудинштейн. Лефлер заметил, что эту роль теперь выполнял другой человек, а первый оператор лежал возле самой двери в большой луже крови.
«Вот дураки-то, – подумал Рино. – Им-то это зачем?» Затем убрал пистолет в кобуру, отыскал свой автомат и крикнул:
– Копы, вперед!.. Покажем этим ублюдкам!..
Больше дверей не было. Отряд вырвался в служебную галерею, по обе стороны которой находились морозильные камеры.
Десантники побежали дальше, но Хома Рудинштейн потребовал, чтобы ему вскрыли хотя бы одну из них.
Взрыв пехотной гранаты откупорил первую дверь, и глазам штурмующих предстала картина абсолютного порядка, которому подчинялись безупречно ровные штабеля картонных коробок. На всех них были нарисованы розовые свинки, однако вскрытие первого же ящика подтвердило самые худшие опасения: корабль транспортировал усушенные и спрессованные тела людей.
Реакция у всех была разная. Копы тут же помчались в коридор, вопя, что будут мстить, а Хома Рудинштейн потребовал отрегулировать свет и продолжил свой репортаж:
– Итак, господа, теперь вы видите сами: офицеры из Департамента специальных операций вовсе не ошибались! Здесь, в этих ящиках, – Рудинштейн обвел рукой весь объемистый трюм, – быть может, десять или даже пятьдесят тысяч людей, женщин, стариков и детей, многие из которых еще вчера были нашими добрыми знакомыми, соседями или, я не побоюсь этих слов, любимыми чадами и близкими родственниками. А теперь они лежат этой грудой мороженого мяса, которую везли за тридевять земель, чтобы потешить утробы каннибалов. Знало ли об этом наше правительство, спросите меня вы, и я скажу вам: едва ли, однако наши министры не делали ничего, хотя и догадывались о роли ЕСО в нашей жизни. Думаю, не ошибусь, если от имени всех вас потребую: министров-предателей к ответу!..
116
Когда почти все судно было под контролем нападавших, Рино пришлось удерживать своих разгоряченных бойцов, которые убивали всех без разбора. Когда уговоры не действовали, Лефлер применял силу.
Двоим досталось по шлему пистолетной рукояткой, а еще одного Рино просто арестовал.
– Поймите, нельзя убивать всех! – кричал он. – Мы должны доставить судно обратно, чтобы его содержимое стало главной уликой в судебном процессе против этих агрессоров!..
Такое объяснение было принято, поскольку все полицейские знали, что такое улика. И, восстановив таким образом порядок, Лефлер в сопровождении Гроу и еще пятерых бойцов приступил к штурму капитанской рубки – последнего оплота сопротивления.
Помимо капитана, там находились еще несколько офицеров, но они упорно отказывались от переговоров и отчаянно посылали просьбы о помощи, обращенные к судам сопровождения.
Однако те были заняты в битве, которую им навязали саваттеры.
Вышибной заряд рванул со страшным грохотом, и прочная дверь влетела в рубку. Она снесла одну из панелей управления и убила помощника капитана.
В клубах дыма Лефлер ворвался в помещение и был вынужден застрелить еще одного офицера, который пытался воспользоваться автоматом.
– Предлагаю вам сдаться, воспользовавшись четвертым параграфом военного уклада! – неожиданно громко заявил Гроу.
– Провались в преисподнюю, подлый саваттер! – завопил в ответ капитан, положив руку на рукоятку красного ключа. Не было сомнений, что это была команда на самоликвидацию и жить всем, находившимся на «Фринсуорде», оставалось считаные секунды.
– Поздоровайтесь с вечностью!.. Подлые саваттеры! – еще раз прокричал капитан, видимо, не в силах принять самоубийственное решение.
– Не спеши, трусливый гонкур, я здесь только представитель, а эти люди – архидоксы. Теперь они знают все!..
– Все равно, провалитесь вместе с архидоксами!..
– Эй, ты, штурман! Убери руку от ящика, – потребовал Рино, угадав намерение одного из офицеров.
Несчастный, к которому он обратился, вздрогнул и вытянулся, как перед старшим чином. А затем из его глаз покатились предательские слезы.
– А вам, капитан, я приказываю – оставьте в покое ключ и немедленно сдайте корабль по всем правилам…