Суер-Выер и много чего ещё
Шрифт:
Я шёл неторопливо, разглядывая
лица девушек и деревьев,
перья птиц и товарные вагоны,
хозблоки и профиль Данте.
Довольно быстро я прошёл весь остров и снова увидел океан с другой его стороны.
«Пора оглянуться», – подумал я, но почему-то не хотелось.
Заставил себя – оглянулся.
Как я и предполагал, сзади ничего не было, океан двигался следом, замывая – какое неприятное слово – каждый мой шаг. Конечно, я об этом догадывался и всегда слышал его шуршанье за спиной.
Сокращался
и профиль Данте,
лица девушек и деревьев,
перья птиц и товарные вагоны,
и ещё мальчик и девочка…
Я это ясно увидел и решил закончить этот пергамент. Закончим его внезапно, как внезапно кончится когда-то и наша жизнь.
В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО, В КОНЦЕ ЕГО, КОНЕЧНО, УЖЕ НЕ БУДЕТ.
Глава XCV
Девяносто пятая
Конечно, есть и другие толкования этого сложного предмета, из которых нас устроит только одно:
В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО, И БЫЛО ОНО – БЕСКОНЕЧНО…
Приложение
Глава XLIX
Ненависть
– Я что-то ненавижу, а что именно – позабыл, – обмолвился однажды лоцман Кацман.
– Давайте, давайте, лоцман, вспоминайте, – поторопил Суер. – Мы твёрдо должны помнить, что ненавидим.
Лоцман попал в ловушку. Он заюлил, заскулил.
Нас это никак не удовлетворило. Чувствовалось, что корни ненависти уходят в лоцмана поглубже.
– Не дай вам бог, лоцман, – со значением заговорил Пахомыч, – не дай вам бог ненавидеть то, что мы любим.
– Что вы! Что вы! Я же с вами плыву, значит и ненавижу то, что вы.
– Хотелось бы знать, что именно, – настаивал старпом под одобрительным глазом капитана.
– Ну я вон то ненавижу, вон то, – ныл Кацман, указывая пальцем на то, что болталось неподалёку.
– Это мы действительно все ненавидим, – подтвердил Суер-Выер. – Кстати, боцман, когда вы уберёте это самое, что болтается? Меня давно интересует: долго ли оно ещё будет болтаться? Немедленно убрать!
Раздавая подзатыльники и матерясь на каждом шагу, боцман кинулся исполнять приказ капитана.
– А ещё я ненавижу вон то, – показал Кацман, – вон то, что к стенке прислонено.
– А стенку, – спросил капитан, – тоже ненавидите?
– Что вы, сэр! Стенку я очень даже уважаю, люблю, в ней много того, что заслуживает полного… а вот то, что прислонено, сильно ненавижу!
– Боцман! Ну вы закончили там? Отслоните прислонённое!
– А куда после деть?
– Это меня не касается. Сказано «отслонить» – отслоните немедленно и девайте куда хотите.
– Эй, Ковпак! – крикнул боцман проходящему кочегару. – Ну-ка давай, это самое, помоги!
– Ну-с, лоцман, – сказал Суер, – это всё?
– Ой, что вы, кэп! Я ещё ненавижу всякое, какое высовывается! Ух! – И лоцман сжал кулаки с закипающей яростью. – Высовывается и высовывается!
Мы огляделись.
Да, вокруг нас многое, конечно, высовывалось. Но я считаю – терпимо; противно, нет слов, но можно и не впадать в такую ярость, нервы всё-таки, сосуды…
– Э, господин Чугайло, э… – сказал капитан. – Попрошу вас всё, что высовывается, загнать на место. Я не говорю – уничтожить, просто загнать на место.
– Чего куда загонять, кэп? – сказал боцман, вытирая руки об штаны. – Вон то, что ль? Что высовывается?
– Желательно.
Боцман плюнул и чугунным своим сапогом стал заталкивать на место то, что высовывалось.
– Всё, что ль, запихнул? – раздражённо спросил он лоцмана.
– Не всё, не всё, вон там ещё что-то торчит!
– Погодите, – сказал старпом, – это всего-навсего торчит. Торчит, но не высовывается. То, что высовывается, это я и сам ненавижу, а то, что торчит, пускай себе торчит на здоровье.
– Нет-нет, – закапризничал лоцман, – запихните это или сломайте!
– Послушайте, кэп, – сказал Пахомыч, – эдак он нам все мачты переломает. Прикажите отставить!
– Отставить! – приказал Суер, и в этот момент то, что боцман отслонил недавно от стенки, как-то крякнуло, покачнулось и медленно стало падать.
– Поберегись! – закричал Чугайло, и тут же всё, что раньше высовывалось, снова повыскакивало отовсюду, а что болталось, вылетело из-за угла, да ещё на какой-то палке, и снова стало болтаться, приплясывая.
Боцман не знал, куда кидаться. Он и падающее подхватывал, и топтал каблуком.
– Жалко боцмана, сэр, – крякнул Пахомыч. – Какой-никакой, а всё-таки боцман. Разрешите всё оставить по-старому.
– Это мудрое решение, – согласился Суер. – Боцман, вы свободны.
«Лавр Георгиевич» спокойно продолжил своё плаванье, но вокруг нас, к сожалению, всегда что-то болталось, высовывалось и прислонялось к стенке.
Глава L
Вёдра и альбомы
(остров Гербарий)
Очередной остров, к которому мы подошли с пушечным салютом, остался поначалу нем.
Он не ответил на наш салют и тихо безмолвствовал, лёжа, как тюлень, в скользких волнах океана. Потом из берёзовой рощи выглянула какая-то бордовая харя, заросшая, как морж, тугими водорослями, крикнула: «Гербарий!» – и исчезла.
– Разнообразие, – сказал Суер, – вот чем поражает Великий Океан!
– Ну взять хоть бы этого Гербария, – подхватил Кацман. – Ну как же это многообразно! Давайте бороздить океан и находить новое!