Суета сует. Бегство из Вампирского Узла
Шрифт:
И тут, откуда-то издалека, едва различимый, до него донесся пронзительный свист... такой высокий... не для уха простого смертного... он снова открыл глаза и снова увидел перед собой распахнутые глаза летучей мыши... да, он явственно слышал этот ультразвуковой плач, из которого рождались слова... его шошонское имя, которым когда-то, в тайне от всех, нарек его дед-шаман... его истинное имя, которое никто и никогда не слышал, даже его любимая жена...
Мой маленький брат, мысленно произнес он, обращаясь к летучей мыши, ты, зверь-тотем, ты пришел, чтобы быть моим проводником, который выведет меня из этого мира пустоты?
И летучая мышь ответила: наоборот...
Память: 1593
И
Прочь от реки... над кафедральным собором... мимо дворца... в лес... стремительно... вниз. Он упал на землю, и его крылья распались... исчезли... теперь он был мышью, несущейся в мокрой траве, каждый листик которой посеребрен луной.
Он выбежал на поляну. Здесь были поганки. До него доносились голоса. Он больше не мог себя сдерживать. Он слышал музыку их крови... голод глодал его изнутри. Голод, которым он мог управлять... а печаль, которой он управлять не мог, терзала его неживое сердце. Вновь приняв человеческое обличье, он спрятался в тени ясеня на самом краю поляны. Ясень не причинял ему никакого вреда, хотя и считается, что лучший кол, чтобы пронзить сердце вампира, должен быть из древесины ясеня, потому что именно ясень использовали для волшбы большинство древних магов; и весь этот мир держится на ветвях ясеня, как говорят руны, пришедшие к нам с севера. Прильнув к стволу, он смотрел.
Три человека вышли на поляну. В тусклом свете луны их лица казались какими-то странными, потусторонними. Они смеялись. Среди них была женщина с иссиня-черными волосами, очень серьезная, с тихим голосом. Вторым был молодой мужчина с жиденькой бородкой и экстравагантным воротником, а третьим — юноша, практически ребенок, в камзоле, расшитом жемчугом. Нэд узнал этого мальчика. Он его видел у Марло. Это был Гарри Райотсли, граф Саутгемптон.
— И правда тут ведьмин круг, — сказал он, указав на поганки. — Давайте посмотрим.
— Лучше войдем в него, Гарри, — сказала женщина. — Луна такая яркая, и уже скоро полночь.
— Ты что же, боишься гоблинов, ведьм, эльфов и злых духов? — Молодой граф встал в круге поганок и принялся раскланиваться и подначивать друзей, чтобы те присоединились к нему.
Нэд разглядел, что в самом центре поляны поганки образовывали правильный круг. Черноволосая женщина и молоденький мальчик с торжественным видом вошли внутрь круга. Все трое встали на равном расстоянии друг от друга и взялись за руки, так что внутри круга образовался треугольник. Нэд пододвинулся ближе, заинтригованный чудным ритуалом этой странной троицы; почему-то ему показалось, что один из них любил другого, а тот, в свою очередь, был влюблен в третьего, и получалось, что никто из них не был любим тем, в кого влюблен сам; это было понятно по взглядам, которые они бросали друг на друга, один — на другого, а тот — на третьего, и так дальше, по кругу, как в хороводе, у которого нет конца. Для них это было всего лишь игрой, а ставкой в этой игре были их собственные сердца.
— Только прошу вас, давайте сегодня без сонетов. — Это был светловолосый юноша. — Я бы предпочел пьесу: смех и слезы, месть и воздаяние.
— Так давайте сыграем пьесу, — рассмеялась женщина. — Для Уила. А эти грибы тоже пусть будут нашими зрителями с галерки.
— О нет, поганки должны иметь утонченный вкус, — возразил Уил. — Но хватит пустой болтовни, здесь прекрасное место, чтобы разыграть нашу пьесу: вот там, в кустах, будет гримерка, ведьмин круг станет сценой, а вместо свечей будет Луна.
— Для тебя весь мир — сцена, Уил, — сказал юный граф и поцеловал его в губы, провоцируя на продолжение; женщина смущенно рассмеялась, прикрыв рот рукой. В глазах Шекспира Нэд разглядел замешательство и отражение внутренних мук.
— Что не так? — спросил Гарри. — Мы невидимы внутри ведьминого круга; сейчас май, колдовской месяц; все не таково, каким кажется: ни день, ни ночь... ни любовь, ни смерть... ни мужчина, ни женщина...
— Гарри, Гарри, ты говоришь загадками.
— Никаких загадок, Уил, только видения! — Он сорвал маленький бархатный мешочек, висевший у него на рукаве, помахал им перед носом Шекспира и объявил: — Свежий мускатный орех, плоды которого, если их долго и тщательно пережевывать, повергают тебя в состояние, что зовется «сном в летнюю ночь»... когда обостряются чувства, и ты видишь духов и фей, чудовищ и ведьм, детей света и тьмы, танцующих в воздухе... завихрения, узорчатые золотые кружочки...
Черноволосая женщина рассмеялась, взяла из мешочка орех и положила себе в рот.
— Горько, — сказала она, и мгновение спустя: — А теперь сладко. — И вновь залилась звонким смехом. Ее грудь была едва различима под платьем. Какая она молодая, какая юная, подумал Нэд.
— Я не любитель искусственно вызванных галлюцинаций, — сказал поэт. — Мой разум и так пылает в лихорадочном огне. — Его товарищи рассмеялись. — Но я посмотрю, что будешь делать ты, Гарри.
— Ты это видел уже столько раз, — сказал Райотсли, — с моей мамушкой-графиней.
— А если тебя облачить в женское платье? — спросила черноволосая женщина. — Хотелось бы мне посмотреть...
— Я покажу тебе, если ты того хочешь. Дай мне свое платье. Но тогда ты, госпожа теней, должна будешь играть мужчину.
— Сначала мускат! — сказала она.
И вслед за этим они покинули ведьмин круг и удалились под покров теней, оставив Уила одного в лунном свете. Ближе, подумал Нэд, надо подойти ближе. С земли уже поднималась дымка тумана, и Нэд растворился в этом тумане, стал его частью, и воспарил над головой поэта, вдыхая каждый его выдох, прохладное и чистое дыхание в отличие от Кита Мар-ло, дыхание которого всегда отдавало гвоздикой и вином. Поэт бормотал себе под нос:
Есть холм в лесу: там дикий тмин растет,
Фиалка рядом с буквицей цветет,
И жимолость свой полог ароматный
Сплела с душистой розою мускатной... [24]
Снова музыка, подумал мальчик, музыка, превосходящая даже ту, что творил Марло. Неужели я вправду решился покинуть ее, эту музыку... скрыться в сумраке?
Мальчик и темноволосая женщина снова вышли на поляну. Они поменялись одеждой. Дама стала изысканным денди, при гофрированном воротнике, в жемчугах. Ее рука отдыхала на инкрустированном драгоценными камнями эфесе шпаги. А мальчик, затянутый в корсет, облаченный в парчу и атлас, был похож на прелестную девушку. Действие муската кружило им головы. Они смеялись, показывали друг на друга пальцами и рассказывали, что они видят:
24
Отрывок из «Сна в летнюю ночь» Уильяма Шекспира — в переводе Т. Щепкиной-Куперник.