Суглоб
Шрифт:
Со школьной скамьи привитое нашему подслеповатому и доверчивому поколению свойство обобщать и делать выводы искалечило многие судьбы. Однако вслух я не стал перечить Кузьме. Однако сомнение закралось.
Суглоб, не Суглоб, всё – Суглоб. Нет?
Не всегда стоит верить тому, что кажется очевидным и наоборот.
Вступление восьмое можно опустить. Хотя оно коротенькое, много времени не займет, а лишнее напоминание о невидимых в кричащей июльской листве или по ноябрю слившихся с ослепительной
Все персонажи и события романа вымышлены.
Любое сходство с реально существующими людьми и ситуациями случайно.
Часть первая
Глава первая
Для неведомого все имена, что одно
Гиперборея – в древнегреческой мифологии и наследующей её традиции – северная страна, местообитание блаженного народа гипербореев. Название дословно обозначает «за Бореем», «за севером». Согласно Ференику, гипербореи выросли из крови древнейших титанов… наряду с эфиопами, феаками, лотофагами они относятся к числу народов, близких к богам и любимых ими…
…Так же как их покровитель Аполлон, гипербореи художественно одарены. Блаженная жизнь сопровождается у гипербореев песнями, танцами, музыкой и пирами; вечное веселье и благоговейные молитвы характерны для этого народа – жрецов и слуг Аполлона…
…Смерть приходит к гипербореям как избавление от пресыщения жизнью, и они, испытав все наслаждения, бросаются в море, там неизвестны раздоры и всякие болезни…
…Нельзя сомневаться в существовании этого народа.
Итак.
Лишь самым близким мог я доверить свое чувственное знание, и по неопытности доверял, но оказалось, что известие мое (речь, как вы уже догадались, идет о Гиперборее), как правило, пугает их, точнее я пугаю их, пытаясь детскими своими парадоксами и наитиями обнадежить и укрепить их на пути их.
В одной первостепенной книге я обнаружил, что лейтмотивом в жизнеописаниях выдающихся людей является их несгибаемая убежденность в собственной правоте.
Признаюсь, я, в отличие от оных, подчас все же испытываю сомнения, и даже серьезные сомнения (смотреть вступление седьмое).
Благодаря той первостепенной книге, я также узнал, что не являюсь выдающимся человеком. Обстоятельство сие, однако, нисколько не расстроило меня, ибо выдающимся человеком я действительно не являлся, и стать им не стремился.
Участь большинства выдающихся людей, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Они подвергаются топоту, окликам и прочим гонениям, страдают неизлечимыми болезнями, тонут, стреляются и голодают.
Пьют протяжно, по причине робости стараясь затушевать режущую глаз большинства необычность свою.
Болеют, тонут, стреляются и голодают.
Умирают рано.
Я же с рождения был устремлен к безмятежности и долголетию. Не случайно темой моей жизни стала не какая-нибудь коченеющая от собственного отражения Антарктида со стеклянными странниками и их собаками, но нежная, как детская ладошка Гиперборея. Что, замечу, несколько забегая вперед, не исключает присутствие собак.
Она, Гиперборея, определенно существует.
Было же время, когда человечество не знало или позабыло об Антарктиде? Было, и не так давно.
Найти, найти, во что бы то ни стало нащупать очертания дивной империи счастья! Дума эта упорно не оставляла меня.
Вот – загадка: откуда во мне, персоне, с самого начала слабохарактерной и ленивой, подобное потайное упорство?
И зачем мне все это? – размышлял я.
За что?
Почему?
Во имя чего?
С какой стати?
Что за бред?
Как видите, кое-какая самокритика во мне присутствует.
Быть может, это дано мне свыше? – раздумывал я.
Вероятнее всего, это оттого, что весть моя благая, – рассуждал я.
Не случайно фамилия моя Благово.
Нет, нет, ничего общего с горностаями, вензелями, бантами, аксельбантами, эполетами и ливреями. Насколько я располагаю информацией, предки мои – угловатые люди с рябыми лицами и котомками, отметившиеся в избах и тюрьмах.
Не врачи.
Не юристы.
Не либералы и не воздухоплаватели.
Просто Благово.
Наверное, кто-то с кем-то согрешил, а, может быть, и нет.
И вообще, кто может знать, откуда всё и как?
И что – не грех?
Можно, конечно, сколько угодно философствовать над этим, жизнь на это положить, но подобные упражнения ума – не моё.
Благово и Благово.
И, слава Богу, что Благово.
И счастье, что не дразнили. Просто трудно придумать имечко внезапнее и чуднее.
Степанов, Маркин, Ливнев, Якин, Гудович, даже Розенфельд… все логично, и, вдруг… Благово. Это, доложу я вам, это – уже того…
Это уже не имечко, а намек какой-то. Двусмысленность, по меньшей мере.
Сочинителей в роду не было.
Никакого отношения к Дмитрию Дмитриевичу Благово, автору автобиографической поэмы «Инок» и «Рассказов бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанных и собранных ее внуком с материалами семейного архива и примечаниями» не имел и не имею.
Стоп.
Здесь – подробнее.
Бабушку свою помню весьма смутно, только ее трясущуюся лягушачью головку, да исходивший от нее запах укропа. Какому-нибудь французу такое сочетание, может быть, и понравилось бы, я же, при виде бабушкиных страданий, всегда испытывал тоску и неотвратимость. Наверное, то же самое чувствует человек, когда его затягивает трясина. Страх остается позади, а вот именно тоска и неотвратимость.
Да.
Иночества побаиваюсь, ибо остро чувствую его зов.