Сухая, тихая война
Шрифт:
– Ну что ж, - проговорил я наконец, - входи.
Угостить ее было чем - я испек сладкий пирог, а сосед Шин принес пива. Но и от того, и от другого она отказалась. Мы расположились в гостиной, уселись прямо на простыни, - я так и не удосужился снять их с мебели. Разговор вели осторожно, будто снова знакомились друг с другом. Она теперь управляла отцовской гостиницей. На протяжении многих лет добраться до нас можно было только грузовым кораблем, но мы наконец получили узел флэш-сети, и пускай Ферро до сих пор считается захолустьем, иностранцы теперь появляются чаще. Редко кто из них задерживается, но провести ночку, а то и другую,
– Замуж вышла?
– спросил я, выслушав о гостинице и о болячках старины Ферли.
– Нет. Собиралась, и все было на мази, но не решилась. А ты женат?
– Нет. За кого ты собиралась?
– За Рэлла Кентона.
– Рэлл Кентон?
– Я вспомнил этого на четверть сплайса, великана из великанов.
– Это не его ли родители владеют хмелевой биржей?
В ту далекую пору его внешность была обманчива. Не хватало живинки этой каланче, не хватало стержня.
– Десять лет назад умер Том Кентон, - ответила она.
– Марджори отошла от дел, и биржа принадлежала Рэллу до прошлого года. Ты не поверишь, но Рэлл справлялся хорошо. У него характер появился со смертью отца, даже, может быть, слишком твердый.
– И что с ним сталось?
– Его больше нет, - ответила Бекс.
– Я думала, что и ты погиб.
– Тут она дала понять, что теперь не прочь глотнуть пива, и я вышел за бутылочкой «Шинского». А вернувшись, понял, что она успела всплакнуть.
– Рэлла убили глимы, - опередила мой вопрос Бекс.
– Это они сами себя так прозвали. Всякий сброд: люди, репоны, каливаки и бог знает кто еще. В прошлом году шли через наши края и на неделю задержались в Гейделе. Это был сущий ад! Захватили нашу гостиницу и устроили в ней… суд, так они сказали. От каждой семьи кто-нибудь должен был явиться и заплатить «судебную десятину». А величину этой десятины определяли глимы. Рэлл платить отказался. Он вынул длинный пистолет - и где только его раздобыл… А они расхохотались и обезоружили его, как ребенка.
– По щекам Бекс побежали слезы.
– Потом выволокли из гостиницы на улицу.
– На несколько секунд Бекс умолкла, чтобы взять себя в руки.
– И заживо сожгли плазмобоем. Сначала ноги, потом руки, а потом, но не сразу, - все остальное. От него и золы не осталось. Нечего было хоронить.
Я не мог притянуть ее к себе и обнять. Не мог - после ее рассказа о Рэлле. Но что-то сделать было необходимо. Я достал из трутницы щепку дерева бан и попробовал затопить печку. Но огонь не желал заниматься от стучавшего в моем сердце пепла, а дуть не следовало - только нос золой забил.
– И что, никто не рискнул дать глимам отпор?
– спросил я, прочихавшись.
– Всех ужасно потрясла расправа над Рэллом. Мы дождались, когда они уйдут. Наверное, им просто стало скучно.
– Она сокрушенно покачала головой, тяжело вздохнула и только сейчас заметила, чем я занимаюсь. И опустилась рядом на корточки. Через минуту затрещали дрова - ремесло истопника у себя в гостинице Бекс освоила неплохо. Мы снова сели в кресла - глядеть на языки пламени.
– Мне это напоминает призраков войны.
– Ты о глимах?
– Так называют солдат, которые после войны не расходятся по домам. Они умеют только сражаться, и бросить это занятие не могут или не хотят. Иногда даже… кое-что изменяют в себе, чтобы не порвать с войной. Они бродят по дорогам времени, и их трудно убить, поскольку призраки войны не задерживаются ни в одной эпохе. В далеком прошлом, когда народ не знал о Великой Войне, а если и знал, то лишь по слухам, таких существ называли иначе. Вампиры, хагамонстры, зомби…
– И что можно сделать?
Я ее обнял. Боже, как давно я обнимал Бекс в последний раз! Она точно окаменела, но вскоре расслабилась, задышала глубоко и спокойно.
– Будем надеяться, что они не вернутся. Это плохие существа. Хоть и не самые худшие на свете.
Какое-то время мы безмолвствовали, только ветер играл на громадной каменной флейте - задувал в дымоход и заставлял его жалобно стонать.
– Бекс, а ты любила его?
– спросил я.
– Рэлла? На этот раз она ответила без малейших колебаний:
– Конечно, нет, Генри Боун. Да как ты мог такое подумать? Я все эти годы ждала твоего возвращения. Ну а теперь расскажи о будущем.
Я ненадолго отстранился от нее и рассказал. Естественно, далеко не обо всем, но о многом. Например, о том, что темной материи недостаточно, чтобы вновь собрать космос в одно целое, что слишком мало массы для запуска вечного цикла. В конце времен нечего ждать и не на что надеяться, все звезды мертвы или умирают, - вселенские сумерки, и ничего более. И в этих сумерках скопились гигантские армии; солдат для них набирали на всех мирах и во все эпохи. Живые существа, духи, роботы, разумное оружие. Галактика против галактики, звездная система против звездной системы. Война будет продолжаться до критической точки, пока энтропия не разрушит все до основания, - и останутся только омуты бесконечности, застывшего «ничто». Ни света, ни тепла, ни действия. Вселенная мертва, а те, кто остался… наследуют темную пустоту. Они победили.
– И ты победил?
– спросила она.
Не ответив, я вышел во двор и набрал с поленницы дров на всю ночь. Бан горит медленно.
Но зря я надеялся, что Бекс забудет о своем вопросе.
– Генри, расскажи, чем закончится война.
– Зря ты об этом спросила.
– Я старательно подбирал слова, чтобы ничем не выдать страшной правды.
– Каждый раз, когда солдат отвечает на такой вопрос, он все меняет. А потом может выбирать одно из двух: уйти, покинув собственное время или остаться. В том и в другом случае от него уже ничто не зависит. Не только чей-то проигрыш и чья-то победа, но и любые подвиги самого этого солдата на войне - все пойдет насмарку.
Поразмыслив над моими словами, Бекс спросила:
– А что вообще может от него зависеть? И есть ли на свете что-нибудь такое, за что стоило бы сражаться? Времени придет конец, и после этого уже ничто не будет важно. Кто победит, кто проиграет…
– От солдата зависит: вернется он домой или не вернется. Если вернется - все будет кончено.
– Не понимаю.
Я пожал плечами и умолк. Все, сказано достаточно. Больше ей ничего объяснить нельзя. По крайней мере объяснить, ничего не изменив. И ни в коем случае нельзя рассказывать, что за сила собрала громадные армии в конце всего сущего.