Суккуба
Шрифт:
– То есть нам выправят документы, и посадят в самолет до Москвы? – оживилась Валентина – А что, ништяк! Пускай! Вот и выход! Молоток, Танюха! Ура!
– Тише ты! Не болтай! И не шуми. Неизвестно, что это вообще за люди. Интересно, что они спросят за скелет…
В лодке было две, не считая рулевого, оставшегося на месте, когда вся группа перелезала на баркас. Командир остался на баркасе с двумя бойцами, так что Таня очень надеялась, что никто из сопровождающих не говорил по-русски. Впрочем – она говорила достаточно тихо, на ухо, да и шум мощного подвесного мотора заглушал все звуки на расстоянии нескольких
Странно как все получается – враг ни с того, ни с сего становится другом, играет судьба человеком, как соседская девчонка – куклой. Восемнадцать лет – будто карась в тине. Тихо, спокойно, сытно. Без особых хлопот. А потом – как с цепи сорвалось! То авария, то Москва, то вот – лодка, несущаяся по волнам, и трое чужих бойцов, иностранцев с длинными черными винтовками. Или автоматами – черт их знает, что это такое! Как в сериале каком-нибудь. Впрочем – никакой сериал не сможет этого описать. Ни один продюсер не решится снять такое.
Подняли на борт их прямо в лодке. Таня думала, что придется лезть по чему-то вроде веревочной лестницы, и заранее готовилась к тому, что бойцы будут пялиться на ее голый зад, хихикать и причмокивать. Но ничего такого не случилось. Их подняли, приделав к лодке канаты, и через пять минут Таня и Валентина уже стояли перед человеком в форме – щеголеватым, выглаженным и вычищенным, как офицер с какой-нибудь картинки, изображающей морской парад. Он что-то сказал по английски, увидел, что девушки его не поняли (они помотали головой, словами: «Русские мы! Русские!»), и тогда поманил рукой, зашагав вдоль правого борта.
Вообще-то Таня кое-что уцепила – офицер сказал, что им нужно пройти в каюту, что их сейчас туда сопроводят. Но почему-то не захотела раскрывать этот секрет. Пусть думают, что они ни бельмеса не понимают по-английски. Так спокойнее.
Каюта запиралась снаружи, у нее не было даже ручки для открывания дверей, из чего Таня сделала вывод, что скорее всего это и не каюта, а что-то вроде изолятора – то ли для больных, то ли для заключенных. Валентина тоже это поняла, практически сразу:
– Это КПЗ, точно! – она деловито осмотрелась по сторонам – Унитаз, две кровати. Точно, подружка, нас с тобой в КПЗ закрыли. И скоро придет следак. Вот так вот! Щас начнут нас «колоть»!
Но пришел не следак, а совсем молодой матросик с подносом в руках. На подносе стояли глубокие чашки с чем-то вкусно пахнущим – каким-то густым супом, тарелка с кусочками хлеба, намазанными маслом, и две большие кружки, из которых шел пар.
Между кроватями имелся столик – ну в точности, как в купе поезда, на него матросик и поставил свой поднос, изо всех сил стараясь не смотреть на обнаженные выше колен ноги девушек, расположившихся на грубых суконных одеялах, как у себя дома.
Таня сама удивлялась – почему же она не боится? Чужой корабль, толпы чужих мужиков. Они с Валькой то ли пленницы, то ли спасенные – под подозрением в чем-то. А ей вот на все плевать! Есть хочется.
Они – урча, как дикие кошки и едва не постанывая от наслаждения влили в себя содержимое чашек, набили животы хлебом-маслом (нашлись еще и контейнеры с джемом, очень кстати!) и оставив на столике грязную посуду, растянулись на одеялах. Глаза закрывались, спать хотелось просто до безумия.
Раздеваться не стали. Нижнего белья нет, а спать совсем голышом в незнакомом месте не хотелось. Платье, конечно, помнется – да и черт бы с ним. Новое купит.
Через пять минут они уже спали, сопя и причмокивая во сне, как младенцы.
Во сколько их разбудили, сколько они спали – Таня понять не смогла. Но только проснулась она от прикосновения к своей руке, лежащей поверх одеяла:
– Проснитесь! Девушки, проснитесь!
Мужчина говорил по-русски так чисто, так хорошо, что у Тани екнуло сердце:
– Вы русский, да? Русский? Из консульства?
– Нет – улыбнулся мужчина, и Таня невольно отметила, что улыбка у него очень приятна. Достаточно молодой, лет тридцать, кареглазый и черноволосый, он смахивал на южанина, какого-нибудь армянина, или грузина. Только вот нос был греческим – прямым, и не таким большим, как у кавказцев.
– Я меня отец русский – снова усмехнулся мужчина – Мое имя…Георгиос.
Мужчина слегка замешкался, называя свое имя, и Таня поняла – врет. А зачем тебе врать, если не задумал что-то нехорошее? Так что Таня предельно насторожилась, и приготовилась к нелегкому разговору. И не ошиблась.
– Итак, девушки, кто вы, и куда вы шли на этом баркасе? Как на нем оказались, и где хозяин баркаса? А еще – что за лужа органического происхождения, что находится на корме? Кто это? Или что это?
Таня вдруг усмехнулась – вот сейчас бы взять, и выложить все, что на самом деле с ними произошло! Рассказать о суккубах, инкубах, об Острове, о всемогущей корпорации, которая лечит сильных мира сего. Обо всем том, что случилось с ними за последний месяц. Но только инстинкт самосохранения говорил: «Не вздумай! Боже упаси! Будь осторожна!»
А Таня привыкла доверять своим инстинктам, а потому – начала «лепить горбатого», как это называли у них на улице Колхозной. Врать, если проще, стараясь делать это как можно более убедительно.
Глава 8
– Тань! Тань, ты спишь?
– Сплю! Отстань!
– Не спишь ведь! Слышала, стукнуло?
– И чо?
– Чо-чо…через плечо! Мы к причалу подошли! То есть не мы, а эта поганая железка! Корабль, то есть!
– И чо?
– Заладила! Не понимаешь, что ли? Свалить отсюда можем! Вот чо!
Валентина соскочила с кровати и заходила из угла в угол по каюте, освещенной тусклым светом маленькой негасимой лампы на потолке. Платья на ней не было, одни узкие трусики.
У Тани и того меньше – свои трусы она зачем-то бросила исцеленному ей пациенту. Зачем? Сама не знала. «На память». Тщеславие? А в постели лежать в платье как-то не очень хорошо. Нет, не то чтобы это было как-то там бескультурно – плевать на культуру! Платье жалко. Да и если придется на самом деле бежать – не хочется ходить в мятом платье, как какой-нибудь бомжихе. Стремно!