Сумасшедшая площадь
Шрифт:
Я думал обо всем этом под нехитрые Мишкины рассказы, и в это время выпивал по его команде рюмки с водкой. Холодноватый зал ресторана, в котором различался запах перегорелого масла, заполнялся людьми. Тут преобладали женщины – некоторые были одеты с подобием вкуса. Тут сидели и подтянутые посетительницы фитнес-клубов, и махнувшие на себя рукой целлюлитные коробочки. Были обитательницы оптовых фирм и юридических контор, чиновницы, полицейские, торговки и содержанки богатых сожителей, решившие гульнуть на стороне. Мы с Мишкой вскоре стали ощущать давление взглядов, и, как мне показалось – запах неутоленных желаний.
– Вот сейчас весело будет. Девки набежали. Ты как насчет продолжения банкета?
– Боюсь, никак. Сутки почти в поезде. Потом беготня эта, суета. Завтра квартиру искать. Так что я – пас.
– Ну,
Мишка имел в виду двух тридцатилетних девах, пивших что-то полусладкое через два столика от нас. Одна из них мне даже показалась симпатичной – высокая брюнетка со стремительным профилем и не издерганной прической. Я люблю, когда волосы лежат естественно и просто. Ее спутница, тоже брюнетка, оттолкнула меня хищным ртом и обилием золота на руках и шее. Любовь к золоту у наших женщин выдает, как не протестовал бы Лев Гумилев, азиатские гены. Все это закрепилось в подсознании со времен непростых отношений с татарскими ордами, а затем, вкупе с мехами, составило купеческий вкус, который сейчас почему-то считается признаком стиля hi-class. Впрочем, молодежь уже въехала в минимализм и опыты смешения итальянских дизайнеров, но вот женщины, чье сознание формировалось в девяностые годы прошлого века, истово носили массивные украшения и норковые шубы. Даже отношение к мужчинам определялось, прежде всего, их способностью подарить вожделенную шубу, без которой нельзя ощущать себя полноценным членом своего класса.
Как я и опасался, на эстраде заработал кто-то безголосый, и компенсирующий безголосость громкостью фанеры.
– Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с заборооом, – выл дергающийся юноша в серебристых штанишках. Но это финальное «забоооором» у него совершенно не получалось и потому он рубил фразу речитативом, не выпевая ее. Но женщины дружно затанцевали, вбивая в пол каблуки демисезонных сапог и ботинок. После еще нескольких рюмок Мишка идет к столику с брюнетками, и приглашает ту, что в золоте, на танец. В это время в ресторане певец натужно, словно сидя на унитазе, извергает текст про «рюмку водки на столе». Даже в оригинале эта песня вызывает омерзение кульпросветовским вокалом и не менее кульпросветовским текстом. Но народ моей страны неприхотлив – он покорно жевал многие годы официально разрешенный корм отечественной эстрады, для пряности изредка сдобренной медоточивыми итальянцами или французами, и потому не имеет представления о качественной музыке. Я не говорю о сложных для восприятия средним потребителем Weather Report или King Crimson , но даже Том Вейтс или Кенни Роджерс нашим людям неведомы, да и не нужны. Потому они каждый раз орут за столом в свое удовольствие про то, как люди встречаются, и что надо пора-пора-порадоваться чему-то там.
Пока я ищу наушники, что бы отгородится от туалетного голоса, к столику причаливает напарница золотой брюнетки. Она нагибается так, что я вижу две мягких телесных полусферы в вырезе кофты от Ferretti (кажется, настоящей), и перед лицом моим качается белый кулон с каким-то камнем. Она приглашает меня на танец, но от ее теплого дыхания так веет молдавским вином и «Цезарем» с креветками, что я ссылаюсь на больную ногу. Через какое время эта же брюнетка получает объятия высокого седовласого мужика лет пятидесяти пяти, со значком местного депутата на пиджаке. Он породист и раскован. Даже через брюки видно, как у него стоит член. Уходит из ресторана брюнетка вместе с ним. Мишка хочет напроситься с золотой ко мне в гости, но та, уловив отсутствие подруги, зло исчезает в дверях. Разочарованный Мишка расплачивается, и мы выбираемся на свежий воздух, как шахтеры из забоя.
– Зря ты ту просохатил. Нормальная такая баба, и на тебя запала – мне ее подруга сказала. Оттянулись бы сейчас.
– Еще оттянемся. Я, если честно, спать хочу – не могу.
Мы берем два такси и расстаемся без особо братских прощаний, как это обычно бывает после совместной пьянки. Ночью мне почему-то снится зеленоглазая девушка в предбаннике Гарика.
Глава III
***
С квартирой внезапно повезло. Зайдя на городской сайт в раздел объявлений, я, после трех или четырех прямых попаданий в агентства недвижимости, выхожу на владельца двухкомнатной квартиры в старом доме на Амурской улице. Он просит за нее всего пятнадцать тысяч в месяц и это с учетом коммуналки.
– Я надеюсь, мон шер, вы не будете налаживать на этих метрах энергоемкого производства? – изящно выражается он по телефону, и через сорок минут я беседу с ним. Ему за пятьдесят, он немного пьян, утончен, с голосом Аркадия Северного и манерами театрального барина. Он похож на жулика старой формации, или на попивающего музыканта, переместившегося из филармонии в ресторан.
– Конечно, мон шер, (так он обращается ко мне с первой минуты знакомства), сия фатера далека от новомодного евростандарта, но какая аура! Какие пенаты! Не хочу утверждать, но, по легенде, в этом доме некоторое время проживал сам маршал победы Жуков – во времена событий в Монголии.
Это может быть правдой – дом был построен в середине тридцатых годов прошлого века для высшего комсостава ЗабВО и Георгий Константинович тут уж точно бывал. Квартира мне нравится – она выходит окнами во двор, где сохранились старинные тополя. В квартире высокие потолки, раритетная мебель и толстые стены. Она индивидуальна и несет отпечаток неких событий – великих и страшных. Владелец получает от меня деньги, обещает не беспокоить и со словами: «О`ревуар, мон шер. Я поспешу к моей шарман Лизоньке», отбывает, оставив веселый запах легкого перегара и хорошего парфюма. В этот же день я расплачиваюсь с владелицей первой квартиры – та придирчиво изучает состояние жилья, докапывается до какой-то еле видимой вмятины на ламинате в прихожей, говорит, что этого не было и высчитывает из залоговой суммы 500 рублей. Я не хочу с ней спорить – ее усредненность вызывает у меня отвращение. Я вызываю у нее такое же чувство из-за своей, как принято говорить у них – «беспонтовости». Полные взаимного раздражения, мы облегченно расстаемся, как насытившиеся любовники. Меня тянет на новое жилье, и я спешно возвращаюсь туда.
Только сейчас замечаю, что дверь тут – одинарная. В девяностые годы граждане моей страны спешно обзаводились двойными железными дверьми и решетками на окнах и балконах. Дома стали похожи на следственные изоляторы, а жильцы – на недоверчивых и бдительных надзирателей.
Но эта дверь – тяжелая, еще в древности обитая дерматином и медными гвоздиками, была вне временных потрясений. И звонок на ней сохранился старый – из прошлого века, механический. Надо было покрутить устройство, похожее на ключик к заводным машинкам с той стороны, и в темном коридоре раздавался скрежещущий звук. В квартире слегка пахнет сыростью, старым деревом и картошкой – на площадке кто-то из соседей хранит сундук с овощами. Я распаковываю вещи и устраиваю их в большом кафедральном гардеробе. Кроме него тут встал антикварный комод и тахта с высокими резными спинками. На комоде – бронзовая статуэтка какой-то античной богини. В руке у нее подсвечник.
Вторая комната содержит в себе старое пианино, письменный стол, несколько резных стульев и кинематографичный кожаный диван с круглыми валиками, какой можно видеть в музее-квартире Ленина в Кремле. Обеденный стол расположился в просторной кухне, тут же навалился на пол всей тяжестью замечательный буфет с цветными стеклами в дверцах. В буфете полно старой посуды – мне нравятся медные стопки и хрусталь. Ванная несколько запущена, и я решаю два дня посвятить генеральной уборке. Я еще некоторое время совершаю передвижения по квартире, пью зеленый чай, съедаю кукурузный початок из вакуумной упаковки и погружаюсь в прохладу старой кровати. Отблеск фонаря во дворе ложится на подсвечник в руках бронзовой богини и кажется, что она зажгла для меня ночник. Сегодня мне ничего не приснится.
***
Утро следующего дня застает меня в промтоварном магазине – я покупаю все для правильного содержания жилья. Потом меня можно наблюдать в туалете и ванной комнате – я чищу сантехнику, кафель и зеркала. Теперь я могу лечь в теплую воду – я очень соскучился по этому ощущению. В Сретенске мы жили в полублагоустроенной квартире, а в артели была баня. Искушение так близко, что я готов сделать это прямо сейчас, но инстинкт напоминает о наступающем голоде. Надо идти в магазин – и это одно из самых ненавистных мне занятий. Выкурив сигарету на кухне, я решаю сходить в какое-нибудь кафе, а на вечер купить овощей и сока.