Сумасшедший декабрь
Шрифт:
— Где Люба? — спрашиваю я, проходя к кофемашине, подставляю чашку.
— Доброе утро, Максим, — поворачивается, улыбается. — Вчера она плохо себя чувствовала, я дала ей выходной.
Уже распоряжается в нашем доме. Отец наделил ее властью? Странно. Не похоже на господина Демина. Он предпочитает властвовать сам даже в мелочах. Женщина — всего лишь приложение; так, по крайней мере, было с моей матерью.
— Ясно.
Открываю холодильник, достаю масло, сырную нарезку, ветчину.
— На завтрак лучше есть овсянку — очень
— Так ешьте, я не против, — с удовольствием откусываю бутер и его запиваю кофе.
Молчит, скептически поджимая губы. Сажусь за стойку, ищу в телефоне номер Любы. Набираю.
— Да? — довольно бодро отвечает женщина.
— Как твое здоровье?
— Да все хорошо, — растерянно отвечает она.
— Говорят, ты заболела? — Галина оборачивается, раскладывая овсянку по тарелкам, добавляя масло.
— Давление, как всегда, вчера вечером подскочило — так это не новость, я уже старая. Но Галина настояла на выходном. Вот, бездельничаю, — ворчит Люба. Да, давление у нее иногда поднимается. Но не критично.
— Ясно. Точно все хорошо? Голос у тебя…
— Да все нормально, просто списывают меня на пенсию. Новая хозяйка, новые правила, — вздыхает женщина. Поднимаю голову на Галину, которая составляет овсянку и кофе на поднос. — Я женщина советской закалки. И стряпня моя столовская, и продукты заказываю не те. Ну уж извините… Молоко без лактозы и траву я готовить не умею.
— Понятно. Отдохни сегодня, а завтра выходи.
— Хорошо, Максимка.
Прощаюсь с Любой, смотря вслед Галине, которая покидает кухню.
Да ну на хрен!
Доедаю бутерброд, допиваю кофе. Иду в прихожую, надеваю куртку, наматываю Любин шарф, выхожу на улицу, прикуривая сигарету. Медленно иду к гаражу, по пути открываю поисковик, вводя имя и фамилию Галины.
«Галина Аксенова, психолог-консультант, семейный психолог, гештальт терапевт, гипнолог. Опыт работы двадцать лет».
Сколько регалий. Впечатляет. Такая любого мужика окрутит и повернет в свою сторону. Но мой отец никогда не был ведомым.
Сажусь в машину, сегодня беру черный внедорожник — гололёд, заносы.
Я не планировал возвращаться на отработку. Но сам не замечаю, как паркуюсь на стоянке возле чёрного входа, выходить не тороплюсь. Сижу, как дурак, и пялюсь в лобовое. Там она… Глотну немного ее запаха, и меня вновь понесёт.
Возле входа тормозит серый «Опель», за рулём «наш муж», королева рядом. Что-то обсуждают, Кристина улыбается. То есть простила ему ночные загулы? Наблюдаю. Она целует его щеку и выходит из машины.
А мне хочется разбить этим губы, которые смеют прикасаться к чужим мужчинам. Стискиваю руль, закрываю глаза. Чужой — это я. А он как раз таки свой. И это он должен разбить мне губы за то, что я посмел взять его. Я бы так и сделал.
Она заходит в здание. Ее муж не спешит уезжать, разговаривая с кем-то по телефону.
Захожу. Кристина в раздевалке. Дверь заперта. Облокачиваюсь на стену рядом. Жду. Через какое-то время дверь распахивается, выходит. Костюм белоснежный, отглаженный, волосы собраны. Строгая.
— Ой! — вскрикивает, натыкаясь на меня. — Напугал, — хочет пройти. Не пропускаю. Ставлю руку на стену, преграждая дорогу. Смотрю в глаза. Зря я это делаю, меня топит в ее карих омутах. — Переодевайся, — рабочий день начался, — строго сообщает она.
— Когда замужняя женщина садится в машину и позволяет себя целовать, значит, она не удовлетворена мужем, — голос садится, хриплю. Кристина опирается на стену рядом со мной и закрывает глаза. Это не безразличие. Уже хорошо. — А если она не удовлетворена, то… — замолкаю, пытаясь выразиться мягче. А королева так и не открывает глаза, дышит глубоко, а я смотрю на ее вздымающуюся грудь. Сглатываю. — То на хрен так жить, королева? Жизнь нужно проживать, не насилуя себя.
Усмехается. И нет, ей не смешно. На губах ирония.
— Это твоё мнение. И оно неверно. Ты еще молод, и в твоем мировоззрении нет оттенков, глубины, обратной стороны. И это нормально в твоём возрасте. А я живу в другой параллели. И буду защищать свои границы. Моя жизнь — это мой выбор. Не лезь туда. Вчера ночью… — замолкает, кусая губы. — Это была ошибка. Женщинам, знаешь ли, свойственно. Психанула. Все, давай просто работать. Не пиши мне, номер сменила.
Ухмыляюсь, узнать её номер — дело нескольких минут. Но дело не в этом…
— То есть я поверхностный? Ошибка? И вообще не дорос до тебя, — не хочу язвить. Но из меня начинает выливаться яд.
— Все, — отталкивается от стены, поправляя форму. — Давай просто работать.
Убираю руку, позволяя ей пройти.
— Удачи в работе и личной жизни, Кристина Витальевна, — кидаю ей вслед. Не оборачивается.
Я загоняюсь.
У нас разные пути.
Не моя это женщина…
Выхожу на улицу, иду к машине и со всей силы пинаю по колесу. Сигнализация ревет, отключаю.
На хрен.
Проехали.
Пусть живет в своём мире. Глубоком.
Сажусь в машину, объезжаю здание, паркуюсь со стороны парадного входа. Захожу в кафе. Сажусь за стойку, заказываю кофе у парня-баристы. Мне хватит полчаса для отметки, и можно ехать по делам. Ухожу в работу, обзванивая магазины запчастей, и заказываю доставку в свой ангар.
— Я смотрю, работник из тебя… — кто-то цокает за моей спиной. Оборачиваюсь. Вторая бариста. Рыжая лиса Рита. Улыбается, хитро щурит глаза. Маленькая, активная, улыбчивая. Запрыгивает на стул рядом. Здоровается с коллегой, заказывая у него молочный коктейль.