Сумасшедший декабрь
Шрифт:
— Нет, — качаю головой. Не хочу. — Я игристое купил, Асти, и клубнику в шоколаде, для тебя. Пошли, — вновь открываю дверь машины, предлагая сесть. Тоже спокоен, хотя сердце колотится. — Подари мне хоть немного себя.
— Нет, Максим. Ни к чему это все. Уезжай. Не делай так больше.
— Не могу. Веришь?
Молчит, осматривая меня. Глубоко втягивает воздух.
— Все, Максим. Не садись за руль. Вызови такси, — разворачивается и уходит. Хочу ее остановить. Но не могу. Чувствую неприязнь с ее стороны. Меня ломает, но
Я, по-моему, уже трезвый. Холодно. Снег опять валит. А я и не заметил. Провожу рукой по волосам, сгоняя снежинки. Вынимаю сигареты, прикуриваю, затягиваюсь. Может, она и права. Куда я лезу? Возрастом не вышел? Внешностью? Наглостью?
Хотя это все…
Не в этом дело.
Королева у нас консервативна, она ценит свой брак. А я, получается, хочу разрушить ее эти границы. Меня трясёт, как пацана, которого отвергла девочка. Курю, еле удерживая сигарету в пальцах. Выкидываю окурок, сажусь в машину и херачу кулаком по рулю.
Получил по наглой морде?
Слишком самоуверен.
Открываю бардачок, роюсь и нахожу пакетик с остатками травки. Мне нужны обезболивающие, чтобы встряхнуться, мозг затуманить и уже не думать о королеве.
Забиваю косячок, поднимаю голову, смотрю в лобовое и вижу, как Кристина возвращается. Не верю своим глазам, зажмуриваюсь. Открываю глаза и понимаю, что не брежу. Она. Подходит к машине. Снимаю блок с дверей, открывает, садится. Какая-то потерянная, смотрит в лобовое на кружащий снег под фонарём.
— Где там твое Асти? — устало спрашивает она. Разворачиваюсь, достаю бутылку. Коробку с клубникой ставлю Кристине на колени. Молча открываю игристое вино. Лёгкий хлопок, откидываю пробку на панель.
— Извини, бокалов нет.
— Не страшно, — забирает у меня бутылку и делает несколько глотков из горлышка. Закашливается от газов, напиток немного разливается, стекая по ее подбородку.
Вот как мне прикажете сдержаться и не слизать с нее это игристое? Глубокий вдох. Смотрю, как она стирает вино и прикладывается еще.
— Закусывайте, Кристина Витальевна, — беру клубнику, подношу к ее губам, не ведётся, забирает, съедая ягоду. — Почему ты вернулась?
— Давай не будем, — отмахивается она и отдает мне бутылку. Забираю. Я не любитель игристых, но пью, делая маленький глоток только для того, чтобы таким образом коснуться ее губ. Между нами напряжение, оно потрескивает. Все потому, что я очень много хочу, но ничего пока не могу позволить. А Кристина в каком-то отчаянье. Переварила поведение мужа, и он уже не такой идеальный?
— Хочешь анекдот? — предлагаю я, чтобы разрядить обстановку. Кивает, забирая у меня бутылку. — Что объединяет собаку с близоруким гинекологом?
Молчит, задумываясь.
— Ну и что?
— И у него, и у нее мокрые носы.
Соображает, а потом распахивает глаза и смеётся, представляя картину.
— Пошляк, — слегка толкает меня в плечо. Усмехаюсь в ответ.
— Сколько лет твоей дочери?
— Пять.
— На тебя очень похожа.
Кивает, продолжая пить вино, словно специально напивается. Забираю у нее бутылку, отпиваю немного и держу у себя.
— За что тебя приговорили к принудительным работам? — спрашивает она, откусывая клубнику, на её губах остается шоколад. Закрываю глаза, потому что это невыносимо. Я не привык настолько сдерживать себя.
— Да так, если в двух словах: разбил морду майору полиции.
— Было за что? — распахивает свои красивые глаза.
— Было… — не договариваю. Там еще много чего. Но королеве знать необязательно.
— А почему именно в нашу кондитерскую? Не верю, что суд направил, — настроение у нее немного поднимается.
— А почему нет? — подбираю на панели музыку, негромко включаю. Чувствую себя пацаном. Когда некуда привести девочку, и ты сидишь с ней в машине.
— Действительно, — закатывает глаза. И лучше бы она так не делала, моя богатая фантазия уносит меня не в ту плоскость. Отворачивается к окну, а я вижу родинку за ее ушком. Раньше думал, что так не бывает. Помню, Люба говорила: твоя женщина еще не выросла. А это я, оказывается, не дорос еще до королевы.
К подъезду подбегает дворовая собака и садится под козырьком. Огромная, но худая.
— Опять он прибежал. Элька по утрам его боится, — сообщает мне Кристина. — Она вообще собак боится. Хотела купить ей щенка, чтобы как-то преодолеть страх, но работа, суета, некому будет ухаживать за собакой, — так просто сообщает мне Кристина. Есть в этом что-то доверительное, словно одна из множества границ между нами стерлась.
— В детстве у меня бы пес, немецкая овчарка, — вспоминаю историю из прошлого. — Несмотря на то, что мы жили в доме со двором и собака могла гулять одна, мама отправляла меня гулять с ней по утрам, чтобы воспитывать ответственность. И вот выхожу я с утра сонный, сплю на ходу, тяну за собой поводок. Оглядываюсь, а пса нет, один поводок волочится по земле. Я в панике оглядываюсь, нет нигде собаки. Кричу его, зову. Не идет. Испугался я. И тут выходит мама, выгибает брови и спрашивает: а не хочу ли я взять с собой на прогулку собаку? — усмехаюсь, вспоминая мать. — Они вместе с псом сидели возле окна, наблюдая, как я выгуливаю поводок.
Кристина оборачивается, улыбается, осматривая меня. Черт. Ее улыбку нужно запретить.
— Как из таких хороших маминых мальчиков вырастают вот такие наглые мерзавцы, как ты? — смеется она. — Вседозволенность?
— Скорее, наоборот, слишком жёсткие рамки в детстве. Как следствие, развязность в возрасте, когда все можно.
Опять замолкаем. Из аудиосистемы начинает литься знакомый всем хит этого лета. Что-то очень чувственное, сексуальное и одновременно ритмичное, как удары сердца на адреналине.