Сумеречная цивилизация Триллер
Шрифт:
Супруга Председателя, председательша, глядя туманно на Классика, всё тихо горько вздыхала, шмыгала носом, теребила платок, оживая душою... И слетела с неё высокомерная маска. Женщина, обливая слезами своё несчастное лицо, вцепилась в затрещавшую рубашку супруга и указала рукою на Классика.
– Смотри, как человек лбом кирпичи и бетон пробивает, себя не жалея, лишь бы только донести правду до людей. А мы... Мы-то что? Почему ты не такой?
Председатель, мрачно улыбаясь и поглядывая на членов Правительства, ехидно косившихся на него,
– Заткнись, чёртова баба, на нас люди смотрят.
– Я не могу так жить, мне очень тяжело среди лицемеров...- всхлипывала председательша.
– Убегу я от всех вас в края лазурные!
– Куда, куда ты захотела?
– сошлись его чёрные, как сажа, брови на переносице.
– Повтори.
– Умоляю, унеси меня в края лазурные!
– ответила она, вытирая платком слёзы.
– Ты что, дура, рехнулась? Начиталась, что ли, басен этого придурка. Ничего, потерпи, - он хохотнул, - скоро его на твоих глазах сожрут звери.
– Опять хохотнул и добавил презрительно: - Мегера, чтоб тебя...
– и прошелестел губами: - Разорвало.
– Что ты сказал?
Председатель ухмыльнулся:
– Как же я тебя унесу в края лазурные, когда в тебе веса центнеров около двух. На подъёмном кране разве тебя тащить, как бегемота.
Большие и влажные глаза председательши мгновенно высохли, и в них, потрескивая и перескакивая из одного глаза в другой, засверкали угрожающе огненными змейками молнии. Она, расправив широкие толстые плечи, встала и сурово тряхнула пудовыми грудями.
– Значит, по-твоему, я мегера и меня нужно тащить как бегемота? Боже мой, это мне сказал человек, мой муж, который пятнадцать лет назад стоял передо мною на коленях и клялся мне в любви до гроба.
От вздымавшейся над Председателем, как гора, огромной грозной фигуры супруги дохнуло обжигающим морозом и раздался из недр её души отдалённый нарастающий грохот сходящей снежной лавины. На трибунах ошарашенный народ вскочил в панике с кресел, закрутил головами, не понимая - где это так страшно загрохотала канонада и почему вдруг в жару потянуло откуда-то ледяным холодом и в воздухе заблестели снежинки.
Председатель, с брезгливой физиономией, отстранился от неё и произнёс:
– Прочь от меня!
– Ах ты, кобелина!
– сказала гневно она.
– Только и знаешь таскаться за каждой юбкой!
Он, сжавшись, огрызнулся:
– Заткнись, ведьма.
– И локтём злобно пихнул её, ойкнувшую, в мягкий живот.
– Не вздумай на меня распускать свои грабли!
Ему в лоб ткнулся, будто железный молот, кулак супруги. Бо-о-о-ом!
– загудело протяжно у него в голове. Стадион перед ним качнулся, и стены, окружающие трибуны, посеребрились изморозью и потрескались. Грохоча, снежная лавина накрыла Председателя и закружила, поволокла его мимо чистой, прозрачной, искрящей на солнце реки, прямо в болото, в котором он увидел свой труп, погребённый в трясине, под корягой, обвитой змеями. "Если тогда я погиб, то почему я сейчас живой?" - тупо удивлялся он.
Железобетонные плиты стояли с небольшими промежутками между собою одним длинным рядом. Трибуны сотрясались в диком рёве. Классик, забуксовав, рванул, и сухая, твёрдая, как камень, земля густым веером крошек вырвалась из-под его ног, и поднялось серое облако пыли. Он стрелой мелькнул в воздухе и под вопли несметной толпы: "Ой! Ах! Ух ты! Ооо!.." - протаранил насквозь треть ряда плит, как листы картона, вынося на могучей груди обломки бетона и железа. Так он ещё повторил два раза - с разбегу пробивая плиты.
Восторженный народ рукоплескал, захлёбываясь в рёве. Битый кирпич, обломки бетона, разорванные железные пруты вздымались высокими кучами. Несколько стальных искорёженных плит, валявшихся среди бетонных, зияли проёмами - силуэтами Классика.
Председатель, подойдя сбоку к капсуле, с угодливой улыбкой осторожно постучал костяшкой согнутого пальца в её прозрачную стену и оторопел, глянув на обернувшуюся со страшным звериным оскалом физиономию Президента-бога. Мелко кланяясь и гримасничая, Председатель в испуге попятился.
На поле выползли машины и убрали мусор. Прозрачный купол бассейна плавно поднялся, и дюжина огромных пресмыкающихся гадов, умилённо улыбаясь на большого, как буйвол, человека, побежали трусцой на него в наступление, выстраиваясь на ходу, по всем правилам военного искусства, клином, то есть "свиньёй".
Глыбы мышц перекатывались на Классике. Он ринулся по земле, загудевшей под ногами его, навстречу смеющимся гадам. Литератор и гады неотвратимо сближались. А один крокодил, в последнем ряду "свиньи", приотстал, развернулся и с умным видом драпанул без оглядки обратно к водоёму, как видно, от греха подальше, что очень рассмешило народ, и раздались свист и крики:
– Держи, хватай ловкача!
– Ха-ха-ха!..
– Должно быть, зверь совсем не дурак, жить-то хочет!
– Ха-ха-ха!..
– На мыло дезертира, ха-ха-ха!..
– грохотали глотками трибуны.
Крокодил, залетев с разбегу в спасительную воду, скорее ушёл на дно и под возмущённые вопли сволочных жаб зарылся, довольный, в ил.
Президент подозвал Председателя и, когда тот подошёл, зашипел на него:
– Позор! Цирк устроили! Я тебя сам крокодилам скормлю.
Бледнея, Председатель лепетал:
– Я всё улажу... минутку.
Он стал названивать куда-то по телефону, стращал, требовал.
Президент клял всех и призывал небесный свод обрушиться на заклятого врага, Классика, а крокодилам сулил райские кущи, если сожрут писаку. Возглавляющий атаку крокодил широко открыл пасть, что, во-первых - немаловажный факт - существенно облегчало ему дыхание, и, во-вторых, для того, чтобы ему одному завладеть всей добычей и, не делясь с сородичами, уволочь её в водоём, на самое дно, и в приятном одиночестве, смакуя, сожрать.