Сумеречный вор
Шрифт:
Держа обе руки за спиной, Черноснежка с чуть раздраженным выражением лица быстро продолжила:
– Лаг, что ли, большой? Я подсоединилась к школьной локальной сети через сервер студсовета, так что связь может быть немножко тормозной.
– Не… нет, ничего, все отлично. И помех тоже нет. А… это, п-привет, Черноснежка-семпай.
Поклонившись головой своего аватара, Харуюки вновь посмотрел на стоящую перед ним девушку.
Поскольку это было оптическое изображение, ощущения трехмерности не возникало, но все равно – это не из полигонов,
– К-красиво, очень. Пляж… аа, и семпай тоже.
Последние слова он добавил очень тихо, и Черноснежка, до того улыбавшаяся смущенно, вся просияла. Потом повернулась к изумрудно-зеленому морю.
– Это пляж Хэноко. Совсем недавно тут пролетел военный самолет, какие ты любишь.
– П… правда. Жаль, что я не увидел.
Взгляд Харуюки тем временем прилип к белоснежным босым ногам, выглядывающим из-под подола платья. Как только Черноснежка снова повернулась к нему, он быстренько задрал голову к небу и неестественным тоном произнес:
– П, по, погода такая классная, просто здорово! И небо такое синее, прямо как на арене «Пустыня»!
Черноснежка на той стороне должна сейчас глядеть в камеру, она не может видеть, куда смотрит Харуюки; однако, похоже, почувствовав что-то, она крепко прижала рукой подол, и уголки губ чуть изогнулись.
…В этот самый момент.
– Блин, Снежка, сколько ты еще собираешься оставаться в таком виде?
Тут же слева в поле зрения вошла еще одна фигура. Эту девушку с густыми волосами Харуюки знал – она тоже была членом студсовета. На ней был розовый закрытый купальник; при виде этого зрелища у Харуюки перехватило горло. И тут девушка, обойдя Черноснежку сзади, сделала нечто невероятное.
Потрясающе ловким движением она расстегнула молнию на платье Черноснежки и разом сдернула его обеими руками.
– Уааа, эй, ты что делаешь!
– А кто сегодня утром согласился, так уж и быть, пойти кое с кем, чтобы помочь выбрать купальник?
Девушка хихикнула и помахала в камеру.
– Арита-кун, расслабься и получай удовольствие.
После чего быстренько отошла вправо и исчезла из поля зрения. Осталась лишь пунцовая Черноснежка в соломенной шляпе, крепко прижимающая к себе руки перед грудью.
Купальник, появившийся на свет из-под платья, был, разумеется, черного цвета. Причем раздельный и очень маленький – больше 90% белой кожи Черноснежки было открыто глазу. Увидев два блестящих на солнце скромных, но очень изящных холмика, Харуюки почувствовал, что у него резко ускоряется пульс; ему пришлось несколько раз глубоко вдохнуть-выдохнуть, чтобы нейролинкер не разлогинил его из-за аномального состояния.
Наконец Черноснежка взглянула на Харуюки исподлобья и промямлила:
– …Н-ну, это, потому что. Раз уж Окинава.
– А, а, ага. Ок-к-кинава же.
Больше всего в жизни ему хотелось нажать сейчас кнопку «Запись», но, если так сделать во время соединения в Полном погружении, собеседник тут же узнает. Так что у Харуюки не оставалось иного выхода, кроме как запечатлевать в памяти, душе и теле видео, поступающее в его мозг в реальном времени. Харуюки отчаянным усилием задвигал губами.
– Аа, э, ээ, он… зд-дорово… т-тебе идет.
– …Сп-пасибо.
Слегка улыбнувшись, Черноснежка снова убрала руки за спину. Харуюки, естественно, продолжал таращиться на ее тело. Он уже почти потерял сознание, но тут его взгляд прилип к –
В нижней части живота слева на фарфорово-белой коже виднелся бледный крестообразный шрамик.
– !..
На миг глаза Харуюки распахнулись, потом он закусил губу; но созданная таким образом виртуальная боль была слишком слаба, и он впился в губу изо всех сил.
Этот шрам, вне всяких сомнений, появился полгода назад, когда Черноснежка спасла Харуюки от взбесившейся машины, едва не отдав за это жизнь. Современная регенеративная медицина способна удалять почти любые последствия травм, но даже у нее есть свои пределы. Значит, настолько глубокой была эта рана.
Похоже, Черноснежка угадала причину молчания; она медленно моргнула, и на ее губах появилась нежная улыбка, не такая, как прежде.
Пальчиком левой руки она легонько погладила шрам.
– …Обычно его почти не видно. Но под таким ярким светом – немножко видно.
На эти тихие слова Харуюки никак не мог ответить. Подняв голову, Черноснежка посмотрела в камеру – прямо в глаза Харуюки – и произнесла чуть тверже и громче:
– Не нужно меня жалеть. Это мое единственное украшение. За всю жизнь – моя первая рана и первая боль за то, что я защищала кого-то, а не просто сражалась. И сейчас этот шрам дает мне силы.
– …Семпай.
Каким-то чудом Харуюки удалось произнести одно это слово, крепко сжав руки своего аватара.
Я больше никогда, никогда не причиню тебе боль.
В который раз он мысленно повторил эту клятву; но в то же время его охватило смутное чувство вины.
Если сейчас Харуюки объяснит, в какое положение угодил, Черноснежка страшно разозлится за то, что он не сказал раньше, и, скорей всего, снова обидится. А потом почти наверняка придумает какой-нибудь повод, чтобы немедленно вернуться с Окинавы и попытаться спасти Харуюки, если это вообще возможно.
Именно поэтому Харуюки и не рассказывал ничего. Чтобы стать рыцарем, способным защищать Черноснежку от всего на свете, он должен был сейчас сражаться собственными кулаками – так он чувствовал.
– …Семпай, – снова произнес Харуюки, а потом сказал так твердо, как только мог: – Я тоже… я тоже стану сильнее. До сих пор только меня приходилось защищать… но все равно когда-нибудь я наверняка… стану сильнее и смогу защищать семпая.
– …Мм. Но я еще раз повторю – спешить некуда. Я счастлива защищать тебя; если это пройдет слишком быстро, будет скучно.