Сумерки человечества
Шрифт:
– Ничего, в следующий раз носы сами бить будем. Пошли, заглянем, что этот козел там так рьяно охранял. Может, что интересное, - он еще раз подмигнул мне, - пока другие не нашли.
Я молча оглянулся за спину. Там происходило примерно то же самое, только большая часть карателей занималась тем, что вытаскивала немногих прятавшихся из домов и сгоняло в ту же толпу, ко всем остальным, где бригадир, поднявшись на помост, наскоро сооруженный из перевернутой железной бочки, готовился что-то зачитывать, из тех же листков, что дал ему разведчик. Поняв, что ничего важного сейчас все
– Постой пока снаружи, я зайду внутрь, - сказал Лысый, довольно улыбнувшись при виде моего согласия. В этот раз он был все же осторожнее, выставив впереди себя автоматный ствол, а уж потом снова заглянув в машину. Осклабившись, видимо, обнаружив что-то интересное, зашел, оставив меня снаружи. Вцепившись руками в автомат, я закрыл глаза, чтобы не смотреть на то, что происходит вокруг. В голове мысли крутились неразборчиво и без всякого смысла, мешаясь друг с другом или сталкиваясь с оглушительным грохотом, противореча одна другой. Все увиденное мной не только противоречило каждой струнке в моей душе, но и заставляла по-другому взглянуть на вещи, до этих пор казавшиеся ясными и четкими. Мысль эту я никак не мог поймать, все время она сбегала куда-то в самую кашу, оставляя только внутреннюю напряженность и ожидание чего-то очень плохого.
Из состояния мрачной задумчивости меня вывел женский визг и неразборчивые крики, сопровождавшиеся злобным рявканьем Лысого. Я открыл глаза как раз тогда, когда он выкидывал из двери старуху, отчаянного сопротивлявшуюся и цеплявшуюся за его рукава. Одной рукой он держал ее за шиворот, второй все пытаясь взять свой автомат в более удобное положение. Старуха же, вся в слезах, с перекошенным от ненависти лицом, бросалась из крайности в крайность, хотя из-за постоянных всхлипов и почти беззубого рта слова разобрать было очень трудно. То поносила
Лысого на чем свет стоит, то неожиданно принималась о чем-то его молить, взывая ко всем святым угодникам и его, Лысого, матери, которая тоже где-то и когда-то должна была быть. В этом я не сомневался, но не был уверен, что такие посылы могут иметь хоть какой-то результат.
В очередной раз толкнув старуху, он все же сбил ее с ног, заставив отступить. Она зацепилась за порог и, взмахнув руками, свалилась на землю. Старое платье, смешалось и задралось, открыв кривые ноги в старых толстых чулках и висячие панталоны. Что-то неразборчиво крича, она пыталась подняться, но старые мышцы уже плохо слушались. И она только болтала руками и ногами в воздухе.
– Старая шалава! – рявкнул Лысый, хватая автомат двумя руками и несколько раз стреляя. Старуха, получив несколько пулевых ранений, перестала подавать признаки жизни. Кавказец, все еще живой, но едва находящийся в сознании, все же сумел протянуть руку к мертвой женщине и окровавленными губами, вперемешку с кровью все же сумел прошептать какое-то слово, пытаясь дотянуться до женщины. Сказал шепотом, почти неслышно, но тут ничего и не надо было слушать. Отчаяние на лице и тоска в глазах. «Мама!» - прошептал он перед самой смертью.
– Эй, пацан, - позвал меня Лысый, уже не обращая на убитую ни малейшего внимания, будто ничего и не было, - Этот
Пораженный столь чудовищной расправой и полным безразличием к чужим жизням, я едва оторвал взгляд от распростертых на земле тел и механически поднялся на единственную ступеньку, заглянув внутрь. Домик на колесах оказался примерно таким же, как я себе и представлял.
Маленький, тесный, со шкафчиками на стенках, но очень уютный.
Единственное окошко, квадратное и не открывающееся, над столиком было закрыто узорчатой занавеской, а перед ним стоял стаканчик с цветком. Сам домик был маленьким, из единственной комнаты, больше похожей на кухню и дверью в дальнем конце, на которой была маленькая картинка писающего мальчика. Семья, наверное, садилась обедать, столик закрыт небольшой скатеркой, на которой стояли настоящие тарелки и кухонные приборы из наборов для пикников. Уже успевшая подсохнуть буханка черного хлеба и два армейских сухпайка, один из которых уже был вскрыт. Литровая бутылка с водой уже была на полу, разлив все содержимое.
Лысый, однако, смотрел не на еду, а на двух девочек, сжавшихся на маленьком диванчике рядом со столиком. Одна, постарше, лет семнадцати, пыталась собой закрыть свою сестренку, еще совсем маленькую, не старше пятнадцати лет. Обе были чернявые и темненькие, но с русским чертами лица. Мать, наверное, была местной. Одеты обе были по-домашнему, в легкие сарафаны и босиком.
– Видал, что этот урод утаить хотел, - толкнул меня под бок Лысый, скаля зубы, - Ведь чуть мимо не прошли. Ты какую хочешь сначала? Помладше или ту, что старше? Мне как-то пофиг, с какой начинать. Только потом все равно поменяемся.
– Не подходите! – не выдержав, закричала старшая, тоже услышав адресованный мне вопрос, - не смейте к ней даже прикасаться! Она еще ребенок!
– Заткнись, шалава! – рявкнул Лысый, замахнувшись рукой для удара, от чего девчонка зажмурилась и попыталась закрыться руками, - Сейчас как врежу, если еще вякнешь! Когда разрешу, тогда болтай, стерва такая, - а потом снова повернулся ко мне, так и стоявшему, как истукан, - Ну ты будешь выбирать или нет?
Я сжал автомат так, что пальцы побелели. Вот именно сейчас я и выбирал, но только не из того, о чем думал Лысый. Передо мной стоял гораздо более серьезный вопрос – согласится и стать таким же, в надежде выиграть хоть еще один шанс для своей жизни, уже пустой и бессмысленной, или остаться при своих убеждениях, но выступить открыто. Каратель же мои колебания воспринял уже в своем направлении.
– Ну, если не решаешься, тогда я первый, - гадко ухмыльнулся он, - я с мелкой девчонки начну, с ними, знаешь, веселее получается.
Старшая попыталась закрыть свою сестренку, отчаянно царапаясь, но не по силам ей было тягаться с таким сильным и здоровым мужчиной, к тому же очень поднаторевшим в таких делах за последнее время. Обе истошно кричали, словно так могли отпугнуть насильника, так, что у меня в ушах заложило. Лысый, не обращая на это внимания, заломил старшей руки и с силой несколько раз ударил ее по лицу, после чего стащил на пол.