Сумерки грядущего
Шрифт:
— Замолчи!.. — страшным шёпотом произнёс Валерик, стискивая стакан.
— …И тогда ты решил вернуться в прошлое и стать самым-самым крутым в своём Муходранске и окрестностях. Какая сильная психологическая травма, надо же! Что бы по этому поводу дядюшка Фрейд сказал?
Голос девушки сменил ехидные интонации на гневные. Она приставила большой палец левой руки к уху, и посыпались фиолетовые искры.
— По девочкам тут ползаешь? — сказала она с ненавистью. — Бес в ребро? А в реальной жизни сам-то ты чего добился? Начальником стал? А кто тебя им сделал, напомнить?! Кем бы ты был, если бы не мой папа? До сих пор бы за копейки сидел в администрации, бумажки перебирал! Я с тебя спесь собью, родной, и здесь, и в реале!
—
Та легко уклонилась и, схватив со столика ноутбук, обрушила его на голову неверного благоверного. С грохотом отлетела крышка с обкусанным яблоком, а затем с таким же шумом свалился Виталик, опрокинув журнальный столик. Ошарашенный Алин спутник во все глаза смотрел на побоище. Девушка подошла к нему, ласково погладила по щеке и проговорила:
— Извини меня, Вовик, но я должна тебя обездвижить. Иначе не сработает.
Раздался щелчок. Длинная искра от руки девушки пронзила щёку Вовика, и он свалился рядом с неверным Алиным супругом.
3
Бывает, что поэты и художники оказываются прозорливее учёных и философов. Они докапываются до истины через сферу эмоций и чувств, однако не умеют анализировать и делать правильные выводы. «Нет, весь я не умру» — сказано метко и точно ещё в те времена, когда о мемориуме даже не догадывались. Великий поэт интуитивно сообразил, что личность человека, его «я» не концентрируется в конкретном физическом теле, а размазывается по окружающему миру. «Я» — это не только конкретный Вася-Саша-Коля, но и частично его дети, друзья, родные, близкие. Более того, личность человека отражается в написанных картинах, сочинённой музыке, книгах, доме, который он построил, учениках, которых он воспитал. Чем ярче человек, тем сильнее он проникает в других, «пропитывая» собой больше и больше людей. И умирает он не весь, а только его часть, связанная с физическим телом. «Остатки» личности продолжают жить в потомках, памяти, делах и шедеврах.
Ошибались мыслители, и верующие и атеисты: жизни после смерти нет, но и абсолютной пустоты тоже нет. А есть какая-то странная форма квазибытия, когда ты существуешь в памяти других людей, словно компьютерная программа, записанная на сотни компакт-дисков или флешек. У тебя, умершего, нет физического тела, но есть следы, которые ты оставил в памяти людей и в истории. Это и есть твоя новая форма «существования», квазижизнь после смерти физического тела, размазанная по всему, с чем ты соприкасался в жизни. И чем ярче ты жил за грешной Земле, тем дольше и богаче будет твоя квазижизнь в мемориуме — царстве памяти, а кому-то и царстве полного забвения.
Обо всём этом долго разглагольствовал разговорчивый юноша, менеджер из нелегальной ремортальной фирмы. Ему бы стихи писать, а не участвовать в криминальных делишках! Он подробно поведал Нине Ильиничне о «жизни» умерших в мемориуме, точнее, в его особой части, мортеуме — так некоторые мемористы называли совокупность умерших, о ком сохранилась память. Некоторые учёные считали прошляков-мертвяков универхрониками, которые ощущали самих себя одновременно и в детстве, и в молодости, и в старости. Они знали свою судьбу от начала и до конца, а самое ужасное — то, что им приходилось вновь и вновь переживать в мортеуме одни и те же события из своей жизни. Причём, помимо их воли. Вспомнит кто-то в реале, как мертвяк в бытность десятилетним пацаном воровал яблоки и попался — приходится несчастному в мортеуме «перелететь» в детство, снова лезть через забор в чужой огород, а потом долго чесать настёганные крапивой места. И тут же возвращаться в старость, потому как другой знакомый вспоминает мертвяка гуляющим по парку с внуками.
Умерший в мемориуме напоминает литературного персонажа или актёра, которому автор (режиссёр) прикажет «Ползи!», и тому приходится ползти, скажет «Плачь!» — придётся
Но мертвяки не всегда действуют по воле вспоминателей. Иногда они «живут» вполне автономно, когда о них никто не думает. В такие моменты они напоминают литературных героев, о которых автор напишет: «Три года отработал Федя в булочной» и больше ни слова, кем работал персонаж, как, сколько зарабатывал, где ночевал, чем питался. Эти три года Федя предоставлен самому себе и действует на своё усмотрение. Как говорят реморталы, находится в автономном режиме.
«Человек уходит в мемориум не скачком, а постепенно. Посмотрите на стариков, — Юноша осторожно покосился на пожилую учительницу Нину Ильиничну, но она не отреагировала. — Старики, можно сказать, уже одной ногой в мемориуме. Чем ближе к смерти, тем они меньше реагируют на реал, зато воспоминания становятся ярче и ярче. Они чаще вспоминают прошлое, чем отражают настоящее, которое их почти не интересует…»
«А мне-то зачем сейчас погружаться? — продолжала колебаться учительница, — Вы ведь и так моего мужа оживите. Может, не стоит?»
«Стоит, стоит, — заверил её менеджер, — Оживление для мёртвяка — большое потрясение. Его надо подготовить, утешить, уговорить. Очень тяжело после мемориума снова ощутить себя живым…»
Середину семидесятых прошлого века меминженеры не сильно изувечили. Наверное, эта эпоха интересовала идеологов мемориума меньше, по сравнению с двадцатыми и тридцатыми годами, которые они основательно искромсали.
Здесь всё было знакомо: Нина Ильинична погружалась несколько раз в эту эпоху в режиме бога. Первый раз, когда она увидела своего Петеньку в мемориуме молодым и здоровым, ревела неделю. А вот в собственную личность она погрузилась первый раз. Некоторое время Нина Ильинична приходила в себя, оглядывалась, прислушивалась к своим ощущениям и радовалась молодому здоровому телу, облачённому в простенькое ситцевое платье. Отсутствовали привычные боли в шее, не было онемения пальцев в правой руке, одышки и учащённого пульса.
— Ниночка! — раздалось над ухом. — Проведёшь в пятом «б» литературу? У них окно…
Нина Ильинична вздрогнула, обернулась и ошалело посмотрела на завуча Людмилу Алексеевну, на яркую женщину в расцвете сил. Она скончалась пять лет назад от ишемии.
— Что с тобой, Нина? — встревожилась завуч, озабоченно глядя на молодую учительницу русского языка и литературы. — На тебе лица нет!
Та выбежала из учительской, едва не сбив с ног заглянувшего физрука.
— Вернись, Нина! — прокричала вслед завуч. — Или завтра же на бюро горкома комсомола будешь краснеть!
Учительница не обратила внимания на нелепые угрозы. Времени у неё было не так много: необходимо успеть добраться до авиационного завода. Там скоро начнётся обеденный перерыв, нужно разыскать своего Петеньку и поговорить с ним. Её погрузили в мемориум всего на два часа: насколько хватило оставшихся денег. Ремортация — услуга дорогая, на неё ушла почти вся сумма, полученная от продажи дачи.
Петю нужно ремортировать именно из этого отрезка жизни — из семидесятых. Сейчас он на пике физических и моральных сил, полон оптимизма и надежд на светлое будущее. Его энергия и жизненные силы пригодятся в мрачном будущем: у самой Нины Ильиничны уже не было сил бороться с потрясениями и коллизиями реальной жизни. Через полдесятка лет, уже после свадьбы, Петю поставят начальником цеха: нервная работа, постоянно горящий план и, как результат, первый инфаркт. А далее наступят лихие времена: перестройка, развал страны, шоковая терапия и прочие прелести, инициированные любителями джинсов и многосортовой колбасы, адептами секты Невидимой Руки рынка.