Сумерки грядущего
Шрифт:
Внутренний диалог Кудрявцева прервала сирена скорой помощи. К входу главного корпуса подкатила машина, и из неё выскочили два здоровенных санитара. Скорая была не простая, а психиатрическая! На крыльце у входа немедленно столпились любопытствующие сотрудники.
— К кому приехали? — уловил Евгений часть разговора.
— Говорят, к одному инженеру. В мемкапсуле свихнулся. Твердынин, что ли, его фамилия…
5
Любое малознакомое явление или сфера деятельности всегда обрастает многочисленными легендами, слухами, домыслами и байками. Такая удивительная штука как мемориум — не исключение. Так, например, стараниями журналистов-недоучек и блогеров мортеум из сухого
Фантазия у писак работает дай боже! Они придумывают разные мемороподобные сущности и дают им наукообразные названия, непременно заканчивающиеся на «ум» для пущей мудрёности. Этими фантазёрами придуман прекрасный артемум — параллельное мемориуму образование, в котором живут обычной жизнью герои книг, фильмов и картин. И происходят в этом мире события, отражённые в сюжетах. Хочешь посмотреть, где живёт, чем занимается, и узнать, почему улыбается Мона Лиза — добро пожаловать в артемум, если, конечно, он существует!
Писаками выдуман полуабстрактный анимолиум, созданный психикой высших животных. Ими же придуман загадочный дамнум — мир забытых вещей, отброшенных теорий и замыслов непризнанных гениев. А один одарённый брехун выдумал фатумиум — мир чистых судеб, карм. Этот выдумщик был по профессии математиком, поэтому предположил, что человеческая судьба (или жизненный цикл вещи) — это функция, нематериальная и неощущаемая. А чтобы она реализовалась, нужно в качестве переменной подставить конкретного человека (или вещь), и тогда этот человек заживёт в полном соответствии с выбранной судьбой. И, мол, если проникнуть в фатумиум, то можно самостоятельно выбрать себе судьбу по вкусу. Всё бы было ничего — фантазия есть фантазия — но этот брехун основал компанию по продаже судеб; якобы ему удалось пробраться в фатумиум, и теперь он может облагодетельствовать любого неудачника, подобрав ему более счастливую судьбу. За деньги, разумеется. Сам же выдумщик оказался сапожником без сапог — его собственная судьба привела к семилетнему сроку за мошенничество в особо крупных размерах.
А ещё какой-то писака с особо изощрённой фантазией придумал мендациум — мир, построенный на ошибках, ложных теориях и парадоксах. Этим самым он вдохновил коллегу Виктора на разработку собственной теории мемориума. Учёный предположил, что мемориум двухмерен; одно измерение — это обычное время, движущееся от прошлого к будущему, а другое — «отмершие» ветки, в которых нет надобности. В этих ветках остались Мировой эфир, теплород, плоская Земля и миазмы. Коллега Холодова предполагал, что все опровергнутые сущности и явления в действительности существовали в прошлом, а потом перестали существовать, когда надобность в них отпала. То есть наш мир не онтологический, а гносеологический: что человек придумает, то и существует. Отсюда следовал странноватый вывод, что если все будут долго и упорно думать о чём-то несуществующем, то оно обязательно материализуется.
Бывшая жена Виктора, с которой он развёлся три года назад, очень увлекалась подобными теориями и постоянно читала рубрики разных научных фриков. А потом рассказывала об этом мужу, который моментально заводился от пещерного невежества блогеров и прочих «экспертов». Он доказывал, что дамнума не существует, потому что забытые вещи и так «запротоколированы» в мемориуме, не нужно плодить для них отдельную сущность. Тем более, состоятельные люди позволяют себе оплатить погружение в мемориум, чтобы найти потерянные ключи, кредитки или водительские права. А замыслы непризнанных гениев так и остаются замыслами; мир, где эти замыслы воплощены — не более чем красивая легенда. В анимолиуме нет необходимости, поскольку «мысли» животных и так отражены в «обычном» мемориуме.
Больше всего слухов и домыслов ходило о Безвременье. Эта загадочная область мемориума своим фантастическим названием притягивала стаи альтернативных теоретиков и псевдоучёных. Одни считали, что там находится легендарный сомниум — шизофреничный мир с постоянно меняющимися законами, порождённый спящими, сумасшедшими и вывертами подсознания. Другие утверждали, что в Безвременье живут универхроны, способные видеть не только настоящее, но и прошлое с будущим. А третьи вообще считали, что в области мемориума с таинственным названием смешались все времена в кучу; там на аренах Рима гладиаторы бьются с динозаврами, а улицы городов озеленяются гигантскими папоротниками и хвощами из каменноугольного периода.
На самом деле, конечно, ничего такого в Безвременье не было. В настоящий момент там находилась международный научный субальтернариум, где учёные со всего мира занимались моделированием различных физических и химических процессов, выращиванием штаммов микроорганизмов, реконструкцией вымышленных исторических событий и прочими интересными вещами. Ведь гораздо проще и дешевле сконструировать какой-нибудь коллайдер или установку для термоядерного синтеза в мемориуме, нежели искать на него финансирование в реале. Да и эксперименты проводить безопаснее.
В Безвременье, среди этой вольной учёной братии должен находиться тот самый профессор Воздвиженский, к которому посоветовала обратиться Алевтина Сергеевна. Холодова уже приняли в университет на старую должность (с трёхмесячным испытательным сроком, правда), поэтому особой нужды в протекции загадочного Воздвиженского Виктор не испытывал. Но он всё же решил разыскать профессора по другой причине: может, этот учёный муж подскажет, как помочь задержанной Мемконтролем Завьяловой. Жалко тётку: она ведь согласилась взять Виктора на работу, помочь человеку, несмотря на его судимость.
Воздвиженский погрузился сюда надолго, заняв единственную университетскую мемкапсулу. В реал он должен выгрузиться из мемориума только на следующей неделе, поэтому Виктор решил не мешкать и побыстрее закрыть вопрос с Алевтиной, чтобы не мучила совесть. Удивительно, ему не удалось побывать ни разу в Безвременье, пока он работал в университете, хотя коллеги-мемористы сюда погружались довольно часто. Возможно даже чаще учёных других областей — профессионалы как-никак, в своей стихии!
Здесь было тихо и уютно, в центральной научной альтерне. Придя в себя после погружения, Виктор увидел идиллическую картину. Перед ним открылся чудный пейзаж: заливные луга с густой травой, небольшие берёзовые рощицы, чистые озёра, соединённые речушками и протоками, поросшими по берегам густым кустарником. Луга пересекали извилистые дорожки, отсыпанные гравием, по которым неспешно прохаживались учёные мужи, погружённые в глубокие размышления. Иногда они усаживались на деревянные лавочки, стоящие вдоль тропинок, и над мыслителями нависали плакучие ивы. Молодые учёные предпочитали улечься прямо на травке с книгой либо удобно расположиться на берегу озера, свесив босые ноги в воду.
За спиной Холодова возвышался купол цвета светлого ореха. Похожие купола, окрашенные в цвета разных пород деревьев, были разбросаны то тут, то там по всему пространству альтерны. Самый дальний купол виднелся в лёгкой туманной дымке у горизонта возле высоких холмов, поросших хвойным лесом. На ближайших куполах виднелись таблички с надписями: «Биофизика», «Химия», «Топология». Здешние учёные, интернационалисты до мозга костей, разделились не по национальным признакам, а по областям знаний. Да и то условно, потому как по дорожкам между куполами постоянно сновали мудрецы из одного здания в другое.