Сумерки империи
Шрифт:
И только когда я остался один, я осмелился признаться себе в том, что раньше тщательно от себя скрывал: я полюбил ее. Но возможно ли любить человека, у которого нет руки? У меня хватило ума, чтобы скрыть свое чувство.
Я принялся читать все относящиеся к войне публикации и в издававшейся в Лозанне "Всемирной библиотеке" обнаружил повесть, которая поразила меня точностью и подробностью описания событий, а также независимостью суждений. Эта повесть помогла мне понять смысл борьбы, в которую я оказался втянут, так и не поняв сути происходящего. Мне открылось наконец, что в основе этой борьбы лежали две вымышленные концепции — одна имперская, а другая революционная — и обе они вели страну к неизбежной катастрофе.
Но одного чтения в моем нынешнем положении оказалось недостаточно. Меня по-прежнему не отпускали нервное напряжение, нетерпимость и недовольство собой. Я начал совершать прогулки по живописным окрестностям Женевы, уходя с каждым днем все дальше от города. Совершенно случайно я забрел в местечко Шенебург, находящееся неподалеку от О-Вив, и обнаружил там школу, обучение в которой велось по системе Песталоцци [145] и Фребеля [146] . Называлась она "детский сад". Меня поразила эта система образования, заставляющая ребенка мыслить самостоятельно и развивающая не столько механическую память, сколько умственные способности и чувства. Мне разрешили прийти на следующий день и присутствовать на занятиях. Много дней подряд я посещал занятия в этой школе, а затем отправился в другую школу, находившуюся в Женеве на улице Шантпуле. Я приобрел несколько книг, в которых описывался этот метод преподавания, и тщательно их проштудировал. До чего было бы полезно учить по этому методу также и наших, французских, детей, которых со школьной скамьи приучают выполнять бессмысленную механическую работу! Мало-помалу в моей голове начал зреть захвативший меня проект: возвратиться в Куртижи, восстановить сожженный пруссаками дом моей матери, вести скромный образ жизни и организовать в родном городке такой же "детский сад". Теперь, когда моя жизнь пошла прахом, не лучше ли было бы направить остаток сил и состояния на внедрение у нас педагогической системы, благодаря которой мы покончим с рутиной традиционного образования? Ведь именно старую систему образования необходимо разрушить в первую очередь, чтобы череда несчастий, сотрясающих нашу страну, наконец ушла в прошлое. Да и я сам нынче годен лишь на то, чтобы приносить пользу другим людям. Но ведь именно по такому принципу строит свою жизнь и мисс Клифтон. Значит, придет день, когда я смогу сказать ей: "Меня вдохновил ваш пример".
145
Иоганн Песталоцци — швейцарский педагог, один из крупнейших педагогов-гуманистов, призывал к гармоничному развитию всех задатков человека — интеллектуальных, физических и нравственных.
146
Фридрих Фребель — немецкий педагог, теоретик дошкольного воспитания, создатель понятия "детский сад".
Тем временем произошли трагические события, связанные с провозглашением и разгромом Парижской коммуны, поэтому из Женевы в Париж я смог отправиться лишь в конце мая. Я разыскал квартиру господина де Сен-Нере и выполнил все, что было предусмотрено в его завещании. Но оказалось, что мой собственный дом на улице Риволи сожжен дотла. Я остался без гроша в кармане. Теперь и речи не могло идти о получении дохода и использовании его для создания школы. Отныне мне надо было самостоятельно добывать хлеб насущный. Но где и каким образом?
И все же меня не отпускала идея создания такой школы, которой я к тому же мог бы руководить. Лишь поначалу эта идея казалась мне странной, но постепенно я свыкся с ней. В самом деле, почему бы и нет? Ведь и сам я уже не тот, что был раньше. Я побывал в огне и неплохо закалился.
У меня был друг. Он жил в Гавре, где занимал высокую должность. Этот человек был известен своими либеральными взглядами, прогрессивными идеями и огромным состоянием. Я отправился в Гавр с намерением посоветоваться с ним, а, возможно, и заручиться его поддержкой. В случае успеха я мог бы даже поселиться в Гавре.
Я изложил другу свой план, и поначалу он воспринял его с откровенной насмешкой. Но через какое-то время он поставил вопрос точно так же, как и я сам: в самом деле, почему бы и нет?
— Побудь здесь, — сказал он, — посмотрим, что можно сделать. Я сделаю все, что в моих силах. Сегодня вечером я соберу у себя моих знакомых, все они умные и образованные люди. А ты пойди пока прогуляйся.
Ноги сами привели меня в Гаврский порт. Было время прилива и в порту собралось много народу. Я стоял и любовался морем. Давно я не видел моря и теперь с радостным чувством вдыхал бодрящий морской воздух. Солнце уже уходило за горизонт, волны лениво плескались у кромки мола.
Внезапно толпа заволновалась. Огромный пароход отвалил от причала и направился в обводной канал. На его палубе, разбившись на группы, стояли эмигранты, было их человек четыреста. Женщины держали детей на руках. Их черные волосы были зачесаны на манер крыльев бабочки.
Пароход величественно и ходко шел в открытое море. Когда он уже был на середине канала, с его борта раздались два пушечных выстрела, и в ответ на корабельный салют опустился флажок портового семафора.
В тот же миг на палубе грянула торжественная песнь:
Любовь к Отечеству святая, Пошли нам в помощь месть свою, И ты, свобода дорогая, Храни защитников в бою… [147]— Кто они такие? — спросил я у стоявшего рядом господина.
— Это эльзасцы и лотарингцы. У них больше нет родины.
— Да здравствует Франция! — в едином порыве кричала толпа.
Пароход вышел в открытое море и на глазах становился все меньше и меньше, пропадая за изогнутой линией горизонта. Вскоре он превратился в черную точку, четко видневшуюся на фоне пылающего заката.
147
Фрагмент из "Марсельезы" (перевод В. Ладыженского).
Зрелище отходившего парохода до того захватило меня, что я не заметил молодую женщину, которая, как и я, стояла, облокотившись о парапет. И лишь когда оцепенение от увиденного покинуло меня, наши глаза наконец встретились.
Это была мисс Клифтон!
Она приехала в Гавр, чтобы получить багаж, отправленный из Саутгемптона, и сразу после этого отправиться в Персию, где свирепствовал страшный голод и необходимо было срочно оказать помощь местным жителям.
— Вы едете в Персию?
— Сегодня вечером я поездом выезжаю в Париж. Но, к счастью, у нас есть время, чтобы вместе пообедать.
За обедом я был не весел. Она едет в Персию! Эта мысль неотступно преследовала меня. Получается, я встретил ее, чтобы вновь потерять. Господи, дай мне смелости, чтобы заговорить о главном! Но не покажусь ли я ей смешным?
И вот настала минута расставания. Неожиданно я ощутил прилив решимости.
— Не уезжайте, мне надо кое-что вам сказать!
Я понял, что сжег корабли и пути назад уже нет.
— Почему вы решили, что кажетесь мне смешным? — спросила она, вложив свою руку в мою. — Ведь за вашу руку я боролась именно потому, что надеялась на нее опереться.
В завершение этой истории хочу рассказать об одном событии, которое я лишь сейчас предаю огласке. Случилось оно в конце осени во время скачек, когда проходили последние в этом сезоне заезды. У нас в ту пору гостил дядя моей жены. Он выразил желание побывать на скачках, и мы с Харриет решили пойти вместе с ним.