Сумерки людей

Найт Дэймон

Говорит: «Если приток так называемой сыворотки долголетия прекратится…» Говорит: «Сейчас каждый двадцатый взрослый обязан своей жизнью инъекции». Говорит: «А из них каждый пятый в возрасте ста пятнадцати лет и старше». Говорит: «За первый год смертность в этой группе будет по меньшей мере втрое больше той цифры, что указывается в страховых табелях».

Вессон поднял искаженное болью лицо.

— Мне тридцать четыре года, — вымолвил он. — А Говер заставил меня почувствовать себя младенцем.

Тетя Джейн изобразила сочувственный вздох.

— Капай, капай, — исступленно

забормотал Вессон. Стрелки золотых индикаторов совсем немного, но приподнялись. — Каждые двадцать лет нам снова и снова будет требоваться эта золотая слизь. А значит, всякий раз бедолага вроде меня должен будет забираться сюда и принимать проклятые дары. И один из них тоже должен будет забираться сюда и источать нужную нам сыворотку. А почему, тетя Джейн? Чего ради? Какого черта их должно заботить, сколько мы будем жить? Почему они всякий раз возвращаются? Они-то что отсюда увозят?

Но ответов на свои вопросы Вессон так и не услышал.

Неделя за неделей круглые сутки в сером коридоре, что окольцовывал Первый сектор, непрерывно горели холодные огни. Твердое серое покрытие круговой тропы сильно поистерлось еще до того, как там первый раз прошел Вессон. Подобно дорожке в беличьем колесе, коридор только для этого и существовал. Казалось, он говорит: «Иди», — и Вессон ходил. Кто угодно свихнулся бы, сидя сиднем с такой жуткой, неописуемой тяжестью в голове, с таким зверски давящим обручем. Вессон шагал — неделя за неделей круглые сутки, пока не падал замертво на кушетку. Потом вставал и начинал снова.

Еще он беседовал — когда с исправно внимающей ему альфа-сетью, когда сам с собой. А порой трудно было разобрать с кем.

— …Мхом не порастет, — бормотал он, шагая. — Сказал же, что не отдам двадцать мельниц за паршивую раковину… Камушки, камушки — всех цветов. — Потом шаркал молча. И вдруг: — Не понимаю, почему нельзя было оставить мне хотя бы кошку!

Тетя Джейн промолчала, Вессон вскоре продолжил:

— Проклятье, ведь в «Доме» почти у каждого есть кошка или еще какая-нибудь золотая рыбка! С вами, тетя Джейн, хорошо. Но я вас не вижу! Ведь могли же гады оставить мужчине в компанию хотя бы кошку, если уж никак нельзя женщину… Господи, что я такое горожу? Я же всегда терпеть не мог кошек!

Вессон повернулся, прошел в спальню и рассеянно врезал разбитым кулаком в кровавое пятно на стене.

— И все-таки хотя бы кошку… — пробормотал он. Тетя Джейн по-прежнему хранила гробовое молчание.

— Ладно! Ладно! Нечего делать вид, будто вашим сраным чувствам нанесен урон! Знаю я вас! Машина! Проклятая машина! — истерически проорал Вессон. Потом немного успокоился. — Слушайте, тетя Джейн. Я тут вот что вспомнил. Видел я как-то мешок из-под зерна — там была одна картинка. Ковбой на лошади. Картинка почти стерлась, и видны были только лица. В смысле — морды. И меня поразило, как же они похожи! На голове пара ушей, а между ними волосы. Два глаза. Нос. Рот с зубами. Я решил, что мы с лошадьми вроде дальних родственников. Но знаете что? Если поставить рядом вон ту тварь… — Вессон плюнул в потолок, — то мы с лошадьми просто кровные братья! Понимаете?

—

Да, — тихо отозвалась тетя Джейн.

— И я все время спрашиваю себя, почему вместо человека нельзя было послать лошадь или кошку, будь она проклята. А ответ, судя по всему, таков: только человек может вынести то, что сейчас выношу я. Черт возьми, только человек! Так?

— Так, — с глубокой печалью подтвердила тетя Джейн. Вессон снова остановился у двери в спальню и весь дрожал, прислонившись к косяку.

— Тетя Джейн, — глухим, но ровным голосом вдруг спросил он, — ведь вы его фотографируете? Да?

— Да, Поль.

— И меня вы фотографируете. А что потом? Когда все закончится, кто эти фотографии смотрит?

— Не знаю, — мягко ответила тетя Джейн.

— Ладно. Не знаете. Так вот. Кто-то их точно смотрит — но толку это не приносит. А мы должны выяснить, почему, почему, почему… Но так ничего и не выясним. Да?

— Да, — ответила тетя Джейн.

— Но разве там не понимают, что если тот, кто все это прошел, получил бы возможность увидеть чужака, то, быть может, и сумел бы поведать что-то важное? Ведь все мои предшественники так ничего толком и не рассказали. Разве я не прав?

— Тут, Поль, не мне судить. Вессон испустил сдавленный смешок.

— Вот смеху-то! Нет, и правда забавно. Забавно? — Он вымучено смеялся, ковыляя по кругу.

— Да, Поль, забавно, — согласилась тетя Джейн.

— Скажите, тетя Джейн. Скажите, что случается с дежурным.

— Этого я вам сказать не могу, Поль.

Вессон ввалился в гостиную, сел за пульт управления и принялся молотить кулаками по гладкому холодному металлу.

— Кто ты? Что ты за чудовище? Что течет в твоих жилах? Кровь, будь она проклята? Масло? Что?

— Поль, пожалуйста…

— Как вы не понимаете? Я хочу узнать только, могут ли они говорить. Могут они по окончании дежурства хоть что-то сказать?

— Нет, Поль.

Вессон выпрямился, изо всех сил держась за пульт управления, чтобы не упасть.

— Не могут? Так я и думал. А знаете почему?

— Нет.

— Потому что мхом порастают, — туманно выразился Вессон.

— О чем вы, Поль?

— Мы меняемся, — сказал Вессон, снова выбираясь в круговой коридор. — Меняемся. Как железный брусок рядом с магнитом. И ничем тут не помочь. Вы, надо полагать, просто немагнетичны. На вас это поле никак не влияет. Да, тетя Джейн? Вы не меняетесь. Остаетесь здесь и ждете следующего. Так?

— Так, — ответила тетя Джейн.

— А знаете, — медленно ковыляя по кругу, продолжал Вессон, — я даже могу сказать, как он там лежит. Голова — вон там. А хвост — вон там. Верно?

— Да, — подтвердила тетя Джейн.

Вессон остановился.

— Так, — сосредоточенно проговорил он. — Значит, вы можете показать мне, что вы видите наверху. Да, тетя Джейн?

— Да. Нет. Это запрещено.

— Послушайте, тетя Джейн! Мы погибнем, если не сможем выяснить, что заставляет чужаков даром отпускать нам свой эликсир! Погибнем, понимаете? — Вессон прислонился к стене коридора и снова уперся взглядом в потолок. — А теперь он поворачивается — вот сюда. Верно?