Сумрак в конце туннеля
Шрифт:
— Если вдруг спросят, говори, что тебе уже шестнадцать лет, ищут-то маленьких. Но самое главное, никогда не появляйся на людях с непокрытой головой, — в который раз повторял Степан, гладя темные волнистые волосы мальчика с посеребренными сединой висками. — Это ведь примета необычная, наверное, ты единственный на все Метро такой… Нельзя привлекать внимания!
— Ладно, ладно, помню… Сижу, не высовываюсь… Я девчонка, твоя дочка и зовут меня Люба, — ворчал Август, убирая голову из-под руки наставника. — Лучше расскажи мне еще про этого Октавиана… Сколько, говоришь, ему было лет, когда он стал принимать участие в политике?..
— Двенадцать.
— Значит, я уже опоздал на год… — в голосе мальчика слышалось неподдельное страдание.
— Ерунда, еще наверстаешь.
— А речь я обязательно произнесу. На похоронах Дружинина.
Веришь?
— Почему же нет. Вот окрепнешь, научишься как следует стрелять, драться, — и вперед.
— Ты же сам говорил, что драться должны уметь простые солдаты, выигрывать сражения — стратеги, а планировать операции — политики. Сколько боев выиграл лично Октавиан?
— Ни одного, ты прав. Но у него был друг, превосходный, талантливый полководец Агриппа…
— Ну, так назначаю тебя своим Агриппой! Справишься?
— Попробую, моя генерала! — Степан шутливо отдал честь. — Но где же мы возьмем оружие? И солдат? Им ведь надо платить.
— Когда придет время, все будет.
На этом, как бывало уже не раз, мальчик надолго замолк, уйдя в себя, словно блуждая по переходам Метро и отмечая только ему ведомые знаки.
— Понимаешь, Август, ты не боишься ходить по туннелям, нет у тебя этого страха. Поэтому я хочу, чтобы ты стал диггером и медвежатником, как я. Очень удобно совмещать обе эти профессии. Могу тебе точно сказать, что с ними ты всегда будешь уважаемым человеком, к мнению которого прислушиваются, и не придется считать последние патроны, что тоже в нашем мире немаловажно!
— Мне их считать не придется в любом случае! — упрямо ответил Август, и лицо его стало отрешенным.
Мужчина знал, что дальше продолжать бесполезно. Наталкиваясь на стену отчуждения, которой отгораживался мальчик, Степан чувствовал поднимающуюся в груди волну горечи, даже мог пробовать ее на вкус. Именно в такие минуты острая боль напоминала о погибшей девочке, которую он не смог уберечь. Отношения с Августом уже приняли достаточно определенный характер, и диггер понял, что парнишка, которого он полюбил и считал своим сыном, никогда не скажет ему «отец».
Через несколько месяцев их убежище все еще оставалось ненайденным, и Степан постепенно расслабился, признавая, что убийцы потеряли след. Он открыл в себе талант учителя, с радостью передавая Августу все, что знал сам, и находил много интереснейших историй, читая вместе с названым сыном книги, которые добывал в Полисе…
Особенное удовольствие они получали от найденной рукописи, которая завалялась между страниц учебника по географии. Это были «Уроки 36 стратагемм», трактат по военному искусству династии Мин, переписанный в тоненькую ученическую тетрадку кем-то задолго до Катаклизма. Изучение пожелтевших листочков превратилось в невероятно интересную игру: оба азартно придумывали нынешние реалии, давали современные названия древнекитайским хитростям, каждое обсуждение превращали в шахматную партию и ставили мат невидимому пока противнику, добиваясь его полного разгрома.
— Думаю, что восемнадцатая нам как раз подойдет! С нее начнем операцию! — глаза Августа лучились озорством и возбуждением. —
— А какая же будет ловушка?
— Ну, это пока секрет, но знаешь, он бросится в нее как баран с завязанными глазами, — ответил юноша с непоколебимой уверенностью.
— Я знаю только одну тему, которая застит глаза нынешнему диктатору Краснопресненской, — задумчиво протянул Степан. — Это информация, причем любая, про исчезнувший склад оружия, который так до сих пор и не нашли…
— Вот ты и ответил на свой вопрос.
— Та-ак. Считаешь, что жители Пресни переметнутся на твою сторону?
— Да. Как только Дружинин будет убит, его сторонники попытаются…
— Погоди, что значит «убит»? Если в бою, это одно, но если он будет захвачен, то, по крайней мере, надо будет его судить. Иначе ты устроишь второй бандитский переворот, а никак не освобождение. И справедливостью тут не пахнет. Ты понимаешь? — диггер чувствовал, что должен убедить Августа.
— Судить? Да о чем ты говоришь, дядя Степан?! Кому нужны какие-то дурацкие суды, если все его ненавидят?!
— Объясни, почему?
— Ты слышал, что рассказывали? Он жесток, и, как взбесившийся пес, кидается на любого, кто попадает под руку. Несколько семей хотели сбежать, их поймали и повесили. Всех. И это еще не самое худшее, что он творит.
— Хм… Может, правда, люди только и ждут случая избавиться от диктатуры…
— Ждут, ждут, не сомневайся! Кстати, надо нам подумать о том, куда перебраться. Я уже так вырос, что на девочку никак не похож. Предлагаю Белорусскую, — сменил тему Август, нарочито придавая голосу басовитое звучание.
— Так это же под самым боком… — опешил Степан.
— Вот именно, поэтому там меньше всего станут искать. Стратагемма номер раз. Вспомни! Обмануть императора, чтобы он переплыл море! — воскликнул мальчик.
— Нет, это пока слишком опасно. Лучше мы отправимся в мой прежний дом, за трехсотым метром. Но обещай, что будешь очень осторожен на станции, а об остальном можно не беспокоиться: ко мне и раньше никто не заходил, и сейчас не станет. Кроме того, там у нас есть возможность применить самую лучшую, тридцать шестую стратагемму! — завершил спор диггер.
В течение следующих лет подобные разговоры время от времени повторялись: приходилось не раз переходить на новую станцию, потому, что Степан старался долго нигде не засиживаться. Они меняли легенды, представляясь то отцом с сыном, то дальними родственниками, то просто знакомцами, идущими в одном направлении. Как правило, маршруты пролегали в пределах Кольца, потому что затеряться на торговых перепутьях новому человеку было проще. В странствиях очень помогали прежние связи медвежатника, но часто Степану казалось, будто их хранила какая-то незримая сила, отводя в сторону преследователей или предупреждая о нежелательных направлениях. Особенным чутьем в этом отношении отличался Август, и диггер привык полностью полагаться на зрелые суждения приемного сына, а вскоре вынужден был признать, что и любые переговоры парень вел гораздо толковей его самого. «Ну, чего уж тут — это и называется харизма, прирожденное лидерство!» — частенько думал Степан, наблюдая, как неподражаемо ловко юноша манипулирует людьми, будь то знающие себе цену бойцы, осторожные старые дипломаты или даже опытные, прожженные негодяи.