Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала
Шрифт:
– На первых порах тебе скорее всего придется периодически наезжать в Нью-Йорк, встречаться там с нашими людьми и привозить от них почту. Иногда передавать устную и письменную информацию для Тома и от него – мне. То есть ты будешь моей связной.
Он внезапно умолк и надел солнцезащитные очки.
– Почему ты вдруг надел темные очки?
– Потому что у входа в парк «Аламеда», видишь, стоят мужчины, мимо которых мы сейчас должны пройти. Это янки. Нам лучше быть от них подальше.
– А как ты узнал, что они – янки?
– Я узнаю их всюду с первого взгляда… по раскованной походке,
Перед входом в парк он галантно взял Лауру под руку и, миновав группу американцев, сказал:
– Пойдем в глубину парка, там всегда есть свободные скамейки.
Они прошли еще метров триста и присели на свободные места. Лаура, убедившись, что вокруг никого нет, негромко спросила:
– А как быть с моим учительством в школе, если мне придется выезжать из Мексики?
На гладких щеках Иосифа заходили желваки – это значило, что вопрос Лауры застал его врасплох.
– Не беспокойся пока об этом, – уклончиво ответил он. – Этот учебный год ты доработаешь, а потом решим… Не исключено, что тебе придется даже расстаться со школой. И еще: в интересах твоей безопасности желательно поменять имя. Всем тем, кто будет встречаться с тобой в Мехико или в Нью-Йорке, настоящее твое имя не обязательно знать.
На ее лице появилось выражение полного недоумения.
– Как это – поменять свое имя? – растерялась она. – А мои документы?
– Их менять не надо. Просто надо выбрать для себя какой-то псевдоним… Для конспирации… А на каждую твою поездку в чужую страну мы изготовим несколько документов под разными фамилиями.
Лаура задумалась. Потом сказала:
– Хорошо, пусть я стану для них Луизой, но для тебя я хочу остаться Лаурой.
Иосиф улыбнулся ей ангельской улыбкой.
– Да, милая пташка, я буду называть тебя только Лаурой.
– А я тебя – грифончиком Родригесом, – рассмеялась она.
– Да ради Бога! Но своим родственникам и коллегам по работе ничего не говори о моей связи с Коминтерном. Будет лучше, если они ничего не будут знать обо мне…
– Лучше было бы, если бы ты не посвящал меня в свои политические дела и не подменял бы ими мои и свои чувства. Но я все равно согласна на это, лишь бы быть рядом с тобой.
Григулевич, не находя нужных слов от переполнившего его счастья, осторожно взял руку Лауры в свою и, трепетно ее поцеловав, с волнением произнес:
– Я люблю тебя, Лаура…
С этого дня все его мысли и думы стала заполнять Лаура. Она увидела в нем мучачо [28] своей мечты и готова была ради него пойти на все. Они продолжали встречаться каждую неделю, постоянно тянулись друг к Другу, ощущая тягу такого рода, какую могут испытывать только два любящих сердца. Общение с ним для Лауры открывало окно в большой новый мир – в политику. Ей нравилось, что он разговаривал с ней на равных, корректно и почтительно, уважая и видя в ней личность – это имело для нее огромное значение. Но особенно поразило Лауру, когда Иосиф, расспросив ее о житье-бытье и узнав о том, что на скромной учительской зарплате держится ее семья из двенадцати человек, вручил ей две тысячи песо.
28
Парень.
– Это
– А что ты станешь делать, если в следующий раз я попрошу для них такую же сумму? – пошутила она.
Григулевич достал бумажник и, отсчитав еще две тысячи, сказал:
– Это, считай, задаток для твоей предстоящей по линии Коминтерна поездки в Нью-Йорк, – слукавил он. – А потом, перед отъездом из Мехико, получишь еще столько же. Так что можешь смело потратить эти деньги на семью…
Впоследствии Лаура несколько раз получала от него материальную помощь. Иосиф постепенно оказывал на нее и политическое влияние в нужном направлении, обучал конспирации, способам обнаружения слежки и всему тому, что ей полагалось знать как курьеру и связнику. Жизнь ее от встреч и общения с ним с каждым днем становилась все интереснее. У него тоже.
В голову ему лезли от счастья разные мысли – все больше самые дерзкие. Одна из них – может быть, послать все к черту, уехать с Лаурой на ранчо отца и заняться там более спокойным делом – фармацевтикой, – навязчиво сверлила его мысль. Он отошел от этой мысли, когда услышал по телефону голос Лауры, позвонившей ему в номер отеля в день их встречи.
– Хорошо, что ты позвонила. Мне так не хватало тебя эти два дня…
– А почему у тебя грустный голос?
– Отвечу стихами очень любимого мною поэта. Послушай внимательно:
Жмет сердце безотчетная тоска,Жизнь ненавистна, но и смерть тяжка.Чтобы спастись от этой пустоты,Воспоминаньем иль игрой мечты,Умножь одну или другую ты.Последнее мне было бы гораздо легче!..– Прекрасные стихи! – воскликнула Лаура. – Это Пушкин?
– Нет, это стихи Лермонтова. У него есть еще одно хорошее стихотворение «Джюлио», отражающее состояние моей души:
Не ужасом, но пасмурной тоскойЯ был подавлен в миг сей роковой!Презренье, гордость в этой тишинеСтарались жалость победить во мне.Так вот что я любил! Так вот о комЯ столько дум питал в уме моем!– Чудные стихи, Мануэль, но я тоже вынуждена тебя огорчить…
– О, боже! В последние дни все только огорчают меня.
– А кто же тебя успел огорчить?
– «Том» и один его коллега.
– Меня «Том» тоже огорчил. Он отменил сегодняшнюю нашу встречу, перенес ее на завтра. Сказал, что завтра ты должен передать мне какие-то материалы…
– Но они не готовы. Их надо еще написать, а у меня душа не лежит их готовить.
– Успокойся, Мануэль. У тебя хватит времени для их подготовки, – ровно сутки. Завтра в пять вечера я жду тебя на улице Хуареса у магазина Грихальо. Тебя устраивает это место и время?