СУПЕРАНИМАЛ (Сборник)
Шрифт:
Акула терзала косатку, когда появился первый муляж. Издыхающий кит медленно опускался в облаке крови; акула была в неистовстве (она явно находилась ВНЕ контроля), ее корзина была пуста, а двуногий уже карабкался к моей подруге, которая безуспешно пыталась всплыть.
Запутавшиеся веревки и канаты едва не сыграли с ней плохую шутку – она могла оказаться придавленной к трупу и вскоре погибнуть от удушья. Узлы были самораспускающимися – надо только точно знать, за какой конец потянуть. Я не понимал, почему она задержалась на глубине. Позднее выяснилось, что петли были разорваны акульими зубами и корзина превратилась в мешок с узкой горловиной. Самка застряла основательно.
(Вот
У чужака было преимущество передо мной. Он находился совсем близко и видел все это своими глазами. К тому же акула-носитель не была его единственным оружием. Вероятно, суровая жизнь приучила одиночку полагаться только на собственные силы и изобретательность. В этом смысле он был гораздо более самостоятельным, чем я.
Он держал в руке что-то вроде костяного ножа из обломка нароста рыбы-пилы. Штука смехотворная… пока остаешься под защитой косаток или акул. Если же по воле случая окажешься «один на один» с двуногим, почти наверняка победит тот, кто владеет этим заостренным куском кости. Всего лишь подобие зуба, но зато какое! (Останусь жив – обязательно подумаю над этим. Может быть, пора позаботиться о том, чтобы уменьшить свою зависимость от китов? Кроме того, нож поможет мне в одиночку справляться со всякой мелочью.) Сейчас чужак воспользовался им, чтобы удержаться на гладком боку косатки, безжалостно вонзая свое оружие во вздрагивавшую в агонии тушу.
(Образ этого ублюдка моя самка передала мне гораздо позже, спустя много часов после схватки, но когда это все-таки произошло, я содрогнулся – он оказался удивительно похожим на «призрак» моего отца. Та же ослепляющая страсть, та же агрессивная, необъяснимо жестокая сила, та же безудержная, тупая настойчивость, не останавливающаяся ни перед чем – даже перед угрозой уничтожения…)
И он добрался до самки, схватил за длинные волосы и перерезал петли, удерживавшие ее в корзине. Потянул за собой вверх, чтобы вдохнуть воздух. Одновременно мощным лучом послал приказ акуле следовать за ним. У него действительно оставалось совсем мало времени и узкий коридор в пространстве для того, чтобы попытаться уйти с добычей от преследования китов-убийц. Да, этот парень обладал чудовищным влиянием! Оторвать голодную акулу от истекающей кровью жертвы – для этого нужен сверхконтроль.
Акула ринулась за ним к поверхности; за нею тянулся рассеивающийся кровавый шлейф, а из открытой пасти выпадали клочья мяса. В этот момент муляж буквально вспорол акулу от хвоста до жаберных щелей каким-то немыслимым приемом, использовав свою нижнюю челюсть, как многолезвийный нож. Подоспели еще двое его «собратьев»: один рвал акулу, другой занялся двуногим. Тот, по-видимому, уже понял, что неоправданно рисковал и потерял все. Он вполне мог прикончить мою самку просто так, от злости, – влечение к смерти и хаосу доминировало в его излучениях.
Между тем акула продолжала сражаться, несмотря на смертельные ранения и вывалившиеся внутренности. Муляжи упорно и методично рвали ее на куски – БЕЗ моего приказа. Их челюсти работали будто ковши со скоростным приводом, соскребавшие мясо с акульих хрящей…
Третий муляж настиг двуногого у самой поверхности и легко перекусил его пополам. Мне оставалось только надеяться, что самка при этом не пострадала (Лимбо все еще находился слишком далеко, хотя и плыл на максимальной скорости).
Она действительно почти не пострадала – если не считать неглубокой тройной раны на бедре от стальных зубов муляжа и царапин, оставленных ногтями двуногого. Чужак не успел нанести ей последнего удара ножом. Вместо этого он пытался ударить кита в глаз. Он промахнулся и попал ниже.
Представляю себе охватившие его панику и суеверный страх, когда костяной клинок, пробив тонкий слой искусственной кожи, сломался о металлический каркас! Ну а в следующее мгновение уже сам двуногий был разрезан пополам мощными челюстями.
Он жил еще пару секунд, и мне никогда не забыть той кошмарной волны концентрированного ПОНИМАНИЯ, которая обрушилась на мой разум. Его сверхмощный излучатель почти заставил меня поверить, что и со мной происходит нечто ужасное, непоправимое, окончательное. Адская боль распиливала меня на куски; яростное солнце некоего нового, интуитивного и безнадежно запоздалого прозрения вспыхнуло в мозгу, распустилось цветком с тысячью жалящих лепестков, и еще чернее стала река жизни, впадавшая в леденящее море смерти, – но еще мгновение она судорожно текла под небесами бесконечного сожаления и лунами, отражавшими свет истинного бытия…
Все было кончено. Еще три трупа появились в океане. И никому не стало от этого лучше…
Моя самка в шоке. Дважды она побывала на грани жизни и смерти. Что-то нарушилось. Но что? Может быть, шаткое равновесие между необходимостью убивать ради еды и чудовищными аппетитами безумия?
Несмолкающий зов Вавилона снова гнал меня и стаю на северо-восток. Самка временно расположилась в моей корзине.
Краткий ритуал в наступающей темноте.
Вечер.
Прощание с погибшей косаткой.
Ночь.
Утром мы были уже далеко.
8
Если это окрестности, то каков же сам Вавилон?!
Зрелище было поистине завораживающим. Подо мной и вокруг меня – вечность, воплощенная в камне. Полет, пойманный в ловушку безмолвия и безвременья. Или мгновение, затянувшееся до конца времен. Место, где глупые преувеличения вдруг приобретали настоящее значение. Не случайно предки говорили когда-то: «увидеть ЭТО – и умереть». Вероятно, для меня ЭТИМ станет Новый Вавилон.
Чуждый, почти инопланетный пейзаж. Канун Противостояния. Глина еще в руках творца. Донные пески – свалка секунд, символ незапущенного времени. И повсюду парили гигантские тени в зеленоватой мгле, будто дирижабли в пасмурный день, отразившиеся в очках слепого (откуда этот образ? – я уже давно не задаю себе подобных вопросов). Эскадрильи, флотилии, рои, армады, стада, заблудившиеся праведники на поводу у слепцов, солдаты на тихом призрачном параде, паразиты, привлеченные ядовитой приманкой и собравшиеся на последнюю трапезу… Не иначе, действовало перемирие, воцарившееся во всех мозгах одновременно. Даже в самых примитивных. Вроде мозга моей самки. Она нашла себе новую подругу среди косаток и удивительно быстро сплела корзину. Должен признать, кое в чем она гораздо расторопнее и ловчее меня. Но эта ее тягостная невосприимчивость к прекрасному…
Вавилон таился где-то впереди, прятался в неразличимой пелене, за гранью прозрачности, а пока что мы плыли над каньонами и кратерами, сквозь ажурные башни и сводчатые галереи, петли эстакад, застывшие керамические леса, мимо возникающих из сумрака мостов и опрокинутых многоярусных пирамид. Справа от меня слаженно двигалось большое стадо кашалотов, слева – стая серо-голубых акул. И что самое странное, неисчислимые косяки сельди и кефали тоже плыли в сторону Вавилона. Должно быть, гостеприимные хозяева позаботились о пище для нас…