Супербомба для супердержавы. Тайны создания термоядерного оружия
Шрифт:
На его борту было несколько генералов. Они всматривались в озера и речушки, что бежали в иллюминаторах, пытаясь найти то самое «заветное место», где и воды было бы побольше да и деревень поменьше.
Выбрали две площадки.
Одна — поближе к Свердловску. Другая — к Челябинску.
«Северная» площадка, казалось бы, лучше: озеро Иртяш большое, воды в нем много. Гораздо больше, чем в Кызылташе, где предлагался запасной вариант. Впрочем, именно обилие воды и определило главный выбор. В случае аварии (а такое не исключалось!) при первом варианте заражались все озера Каслинско-Кыштымской системы, так как радиоактивная вода самотеком распространилась бы по ней. Ну а озеро Кызылташ находилось как бы в «хвосте» системы, и ликвидировать аварию (опыт американцев показывал, что они практически неизбежны!) было бы намного легче.
Пришлось учитывать и розу ветров.
На борту самолета вместе с генералами Завенягиным и Комаровским были и строители крупных предприятий и городов. Кто-то из них заметил, что розу ветров необходимо учитывать, когда начинаешь большую стройку, и все тут же согласились с ним. Поэтому пришлось «поменять местами» промплощадку и город — теперь никакие выбросы не попадали на Озерск.
Предусмотрительность или везение?
И то и другое.
Дело в том, что было весьма смутное представление о будущем предприятии, так как никто еще не строил в стране ничего подобного. Ясно было только одно: это огромный, весьма сложный комплекс заводов, каждый из которых очень опасен. А потому нужно было выбрать место глухое, малонаселенное. Да и укрыться от врагов там полегче, а то, что они будут интересоваться новым предприятием, сомнений не вызывало Болота, тайга, отсутствие дорог, комары и гнус?
Это все преодолимо. Иное дело — разные там атомы, нейтроны, излучения…
1 декабря 1945 года Л.Берия подписывает Постановление СНК СССР № 3007-892сс «О заводе № 817»:
«Утвердить под строительство завода № 817 Первого главного управления при СНК СССР площадку «Т».
А 9 апреля 1946 года Постановление СМ СССР № 802–324 сс/оп «О подготовке и сроках строительства и пуска завода № 817» подписывает уже И. Сталин. В нем, в частности, говорится:
«Совет Министров СССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:
1. Принять разработанные и представленные акад.
Курчатовым И.В. следующие предложения о мощности, составе и характеристике завода № 817, рассмотренные и утвержденные Техническим и Инженерно-техническим советами Специального комитета:
Мощность завода по выработке плутония — 100 г/сут. Расход урана — 1000 кг/сут.
Количество урана в уран-графитовом котле — 100–150 т…»
Так начинается эпопея строительства комбината «Маяк», эпопея, которую мы, потомки, должны называть «великой»…
Из Челябинска пришли первая «строительная техника» — три тяжелых танка «ИС». Они не успели принять участие в сражениях Великой Отечественной и теперь должны были послужить иному делу. С танков сняли башни, и теперь грозные машины, носящие имя вождя: «Иосиф Сталин», стали сугубо мирными — на них нужно было перевозить дрова и материалы для стройки.
Однако танки прослужили недолго: один за другим они утопали в болотах, проваливаясь в трясину полностью, а вытаскивать их было нечем… И тогда руководство стройки приняло решение — заменить танки лошадьми. Они верой и правдой служили здесь, пока не проложили железную дорогу и «лежневку» не заменили асфальтом. Но это все будет попозже, когда среди тайги начнет вырастать корпус «Аннушки».
Извечный и самый больной вопрос XX века: быть нам или не быть, как ни странно, решался здесь. Нет, не в Кремле в Москве, не в Белом доме в Вашингтоне, а именно здесь на Южном Урале.
Когда я бываю в Озерске, невольно спрашиваю себя: могли ли американцы в 45-м году, в 46-м или 47-м, то есть в те годы, когда начиналась «холодная война», сбросить атомные бомбы на нас? Сейчас многие пытаются утверждать: нет, это невозможно. На самом деле все было иначе. Мы должны помнить Хиросиму и Нагасаки. Мы должны помнить о том, что это уже случалось в XX веке… Разные были оправдания. Я был во время торжеств по случаю 50-летия бомбардировки Хиросимы и Нагасаки и в Америке, и в Японии. И там и здесь отмечали по-разному эту дату. Понятно, как это было в Хиросиме.
Но совершенно иначе это было в Америке. Это был праздник. Эта дата отмечалась как праздник. Представьте: бомбардировка Хиросимы и Нагасаки отмечается как праздник?! Оправдание простое: эти две бомбы спасли миллион американских парней, которые должны были высадиться в Японии. Поэтому когда меня спрашивают: «Могли ли американцы атаковать Советский Союз в начале «холодной войны»?», я отвечаю — «могли» — как ни страшно это звучит…
Однако именно здесь, на «Маяке», именно здесь, на «Базе-10», именно здесь, в «Челябинске-40», «Челябинске-65», был дан четкий ответ: «Не могли!», потому что сюда пришли люди, люди, которые совершили подвиг, до конца еще не оцененный, не понятый. В последние годы много пустозвонства, пустых слов, говорится, что «Маяк» чуть ли не болячка на теле нашей страны. Но мы должны понимать, что именно здесь совершен подвиг в XX веке, равный которому был только во время Великой Отечественной войны. Для тысяч людей, которые жили, работали и создавали ядерный щит, война продолжалась еще много лет. Причем война жестокая, беспощадная, с невидимым врагом, который называется «радиацией».
Мы постараемся рассказать об этом городе то, что мало известно. Встретимся с теми людьми, которые могут помочь нам представить, сколь велик подвиг, совершенный на этой земле.
Свидание с «Аннушкой»
В истории «Атомного проекта СССР» ночь с 7 на 8 июня 1948 года была, пожалуй, самой драматической. Ну, по крайней мере, волнующей.
Все происходило на пульте управления реактора «А». В центре на стуле, принесенном из соседней комнаты, сидел Игорь Васильевич Курчатов. Чуть в сторонке стояли все руководители Первого Главного управления (ЛГУ). Все. Шел физический пуск первого в нашей стране промышленного реактора. Физический пуск — значит «сухой» пуск, без воды. Не будем скрывать: была вероятность, что реактор взорвется. И, наверное, эти люди приехали сюда специально: взорвется, никого не останется…
Но Игорь Васильевич Курчатов верил в точность расчетов, и именно в эту ночь все поняли, что наши ученые, наши конструкторы, наши инженеры рассчитали точно. «Аннушка» начала работать. Мощность была всего несколько процентов, по-моему, до 10 процентов, но именно в эту ночь стало ясно, что первый промышленный реактор будет действовать. Ну а через несколько дней произошел «мокрый» пуск, и реактор был выведен на полную мощность.
Нам, живущим в XXI веке, трудно представить, что происходило здесь в 48-м году. Мне кажется, что график, висящий на стене у пульта управления реактором (здесь сейчас музей), убедительно доказывает, насколько сложна и опасна была работа. График показывает, как шло освоение реактора и сколь много непредвиденных ситуаций возникало на нем.
Несколько десятков мелких аварий ежемесячно. Это распухание урановых блочков, отсутствие воды и так далее и тому подобное.
148 дефектных ячеек, это те ячейки, которые уже не работали к 68-му году.
Но самое главное: это тяжелые аварии — «козлы». Этот термин пришел из металлургии… Они случались… раз, два, три, четыре, пять… девять раз!
О первых «козлах» написано много. В их ликвидации принимали участие и Игорь Васильевич Курчатов, и ученые, инженеры, рабочие — все, кто был допущен к реактору. А вот история последнего «козла» известна мало.
Мне повезло: здесь, на «Аннушке», встретился с человеком, который принимал участие в ликвидации последнего «козла».
Это ветеран «Маяка» Борис Николаевич Ентяков. Он рассказал:
— Много лет проработал я по техническому обслуживанию реактора «А». Знал его особенности, его недостатки и преимущества. Влюблен был в него, и остаюсь влюбленным… Жизнь реактора требовала постоянного творчества. Начиная с первых «козлов», сразу же потребовался специальный инструмент, которого раньше не было. Аварии не были предусмотрены. А они случались. Крупных аварий было семь. Это тяжелые аварии, когда нарушается герметизация канала. Образуется сплав, и эксплуатировать канал невозможно. Он «распухает». Ликвидация каждого из семи «козлов» требовала своего творческого подхода… Последний «козел» случился в 1964 году. В графите образовалась ниша, в которой лежит семь блоков. Их нужно убрать. В предыдущие смены убрали два блока, осталось пять. Ночная смена. Первое впечатление — не справимся. Но… в смене оказался Юрий Семенович Поздняков. Рабочий. С первых дней работал на реакторе механиком. Принимал участие в ликвидации первых «козлов». Он был уже выведен в «чистую зону». Но директор завода Борис Васильевич Брохович попросил его как консультанта принять участие в ликвидации аварии. Он пришел, посмотрел, почитал документацию, посмотрел через перископ состояние ячейки. Ушел на два с половиной часа в мастерскую. Возвращается и приносит инструмент. Вот здесь на нашей выставке представлен прототип этого инструмента. Уже выполнен по чертежам, но на базе того, поздняковского… Блок, который лежит на глубине 16 метров, небольшой цилиндрик… Юрий Семенович направляет свое приспособление, захватывает блок, в узком горлышке он разворачивается… Сейчас смотришь на это приспособление — идеально простое, примитивное — но оно решило сложнейшую проблему. Сразу стало штатным инструментом. Разработали чертежи для всех размеров, всех видов уран-графитовых реакторов, разослали по всему ведомству… Такого уровня представлено много разработок, которые сделаны на базе предложения простого рабочего. Мы считаем, что это память о тех людях, которые 39 лет эксплуатировали реактор, находили приемы устранять любые ситуации, и сюда мы водим молодых рабочих, будущих молодых рабочих, школьников водим и рассказываем, что такое атомная промышленность с самых первых дней.