Супербомба для супердержавы. Тайны создания термоядерного оружия
Шрифт:
«Ботинок» стал символом нового этапа отношений с Западом. В январе 1961 года президентом США стал Джон Кеннеди. Никита Сергеевич считал, что международная политика
СССР способствовала приходу к власти в США молодого президента. Он был убежден, что Кеннеди «проиграет» ему. Но для этого нужно было запастись козырными картами. «Тузов» у Хрущева было несколько. Это межконтинентальные ракеты, космос и ядерное оружие.
1961 и 1962 годы стали ядерным кошмаром. Или ядерным безумием. Любое определение в данном случае точно соответствует тому, что происходило на испытательных полигонах СССР и США.
Академик
А.Д. Сахаров писал:
«Хрущев сразу объявил нам о своем решении — в связи с изменением международной обстановки и в связи с тем, что общее число испытаний, проведенных СССР, существенно меньше, чем проведенных США (тем более вместе с Великобританией), — осенью 1961 года возобновить ядерные испытания, добиться в их ходе существенного увеличения нашей ядерной мощи и продемонстрировать империалистам, на что мы способны».
Ученым было предоставлено по 10 минут.
Ю.Б. Харитон упомянул о том, что есть возможность испытать 100-мегатонную бомбу.
А.Д. Сахаров говорил об оружии мало, но рассказал об «экзотических» проектах, которые рождались в его отделе. В частности, об использовании ядерных взрывов для полетов космических кораблей.
Ученые из обоих ядерных центров и военные единодушно поддержали идею о прекращении моратория на испытания. Они доложили руководителям страны, что создано несколько уникальных образцов оружия. Но прежде чем поставить их на вооружение, нужно провести опытную проверку их работы на полигонах.
Хрущев одобрительно отнесся ко всем предложениям, но особо выделил идею об испытании сверхбомбы. «Пусть 100-мегатонная бомба висит над капиталистами, как Дамоклов меч!» — заключил он.
Создавалось впечатление, что сверхбомба — это нечто принципиально новое в ядерном оружии, что ничего похожего у американцев нет. Андрей Дмитриевич Сахаров второй раз выступать не мог, а потому он написал короткую записку Хрущеву. В ней, в частности, говорилось:
«Я убежден, что возобновление испытаний сейчас нецелесообразно с точки зрения сравнительного усиления СССР и США. Сейчас, после наших спутников, они могут воспользоваться испытаниями для того, чтобы их изделия соответствовали бы более высоким требованиям. Они раньше нас недооценивали, а мы исходили из реальной ситуации».
Сахаров предупреждал, что новый цикл испытаний может открыть американцам реальное положение дел. Мы же тщательно скрывали, что очень сильно отстаем от Америки, и особенно по созданию ракетно-ядерного щита. Но Хрущев считал иначе: в его представлении страх перед СССР был гораздо сильнее, чем преимущество в количестве ядерных зарядов. Да и записку Сахарова он воспринял иначе: ему почудилось, что атомщики начинают вмешиваться в политику. Допустить такого Никита Сергеевич не мог. Он обрушился на Сахарова во время обеда, который состоялся чуть позже. Хрущев был предельно откровенен:
«Предоставьте нам, волей-неволей специалистам в этом деле, делать политику, а вы делайте и испытывайте свои бомбы, тут мы вам мешать не будем и даже поможем. Мы должны вести политику с позиции силы. Мы не говорим этого вслух — но это так! Другой политики не может быть, другого языка наши противники не понимают. Вот мы помогли избранию Кеннеди. Можно сказать, это мы его избрали в прошлом году. Мы встречаемся с Кеннеди в Вене. Эта встреча могла быть поворотной точкой. Но что говорит Кеннеди? «Не ставьте передо мной слишком больших требований, не ставьте меня в уязвимое положение. Если я пойду на слишком большие уступки — меня свалят!» Хорош мальчик! Приехал на встречу, а сделать ничего не может. На какого черта он нам такой нужен? Что с ним разговаривать, тратить время? Сахаров, не пытайтесь диктовать нам, политикам, что нам делать, как себя держать. Я был бы последний слюнтяй, а не Председатель Совета Министров, если бы слушался таких, как Сахаров!»
Во время этого монолога никто не смотрел на Сахарова. Тот чувствовал себя прокаженным.
Но вскоре Хрущев смягчился: он понимал, какую роль играет Сахаров в Атомном проекте. Да и идея создания сверхбомбы принадлежала Андрею Дмитриевичу. После испытаний его труд будет отмечен еще одной звездой Героя. Тем самым Хрущев дал понять, что не помнит зла и умеет прощать тех, кто возражал ему.
Для Хрущева 100-мегатонная бомба становилась в политике еще одним «спутником», еще одним «Гагариным», и именно так он начал относиться к идее атомщиков.
Подготовка к испытаниям «Кузькиной матери» шла легко и без серьезных осложнений. Ведь ничего принципиально нового с точки зрения техники в ней не было. Более того, гигантомания в атомном оружии считалась примитивным делом, не требующим творческого подхода.
Проект «Дурак» так и не был осуществлен: идея сделать атомный заряд в десять раз мощнее, чем все существующие, не оправдывала себя. Это был «атомный тупик», так как водородное оружие в сотни и тысячи раз мощнее, чем атомное. Зачем же нужен «Дурак»?
А термоядерные заряды почти непрерывно доказывали свое превосходство.
Серия сверхмощных взрывов была осуществлена в США.
31 октября 1952 года — 10,4 мегатонны.
28 февраля 1954 года — 15 мегатонн.
В том же году еще два взрыва — 11 и 13,5 мегатонны.
И, наконец, появилось термоядерное изделие МК17. Оно было огромных размеров — весом около 20 тонн и длиной более 7 метров. Эта бомба была принята на вооружение в армии США. Предполагалось, что она будет размещаться на борту стратегического бомбардировщика. Так как многочисленные базы со всех сторон окружали Советский Союз, то проблем с доставкой этой бомбы до цели у американских стратегов не было.
По своей мощности МК17 почти в тысячу раз превосходила того «Малыша», что был сброшен на Японию.
Суммарная мощность всех термоядерных взрывов в США к 1961 году составила около 70 мегатонн. Наши же физики предложили бомбу мощностью в 100 мегатонн!
Испытания предполагалось провести на Новой Земле. Здесь ничто не ограничивает мощности оружия — населенных пунктов вблизи нет, да и радиация распространится над пустынными территориями. Однако руководство Арзамаса-16 предложило испытывать супербомбу на мощность в 50 мегатонн — этого вполне достаточно, чтобы поразить воображение не только наших потенциальных противников, но и мировое общественное мнение.