Суперигрушек хватает на все лето
Шрифт:
На излете 1960-х годов, точнее, в последний год шестидесятых, тогдашняя жизнь радикально отличалась от жизни нынешней. Я бросил школу и оставил родительский дом. Я был тем, кого позднее стали называть хиппи. Однако главное мое стремление заключалось в том, чтобы жить своей собственной жизнью, насколько это только было возможно. Мне казалось, что я могу стать поэтом.
Странствия привели меня в край вдали от родного дома. В конечном итоге я очутился на севере страны, в местах, где чрезвычайно малолюдно. Там я заболел. Мужчина и женщина, владельцы небольшого ресторанчика, ухаживали за мной, и вскоре я снова встал на ноги.
Эта несомненно симпатичная пара рассказала мне, что они бежали от той жизни, которая представлялась им невыносимой, жизни крупного промышленного города. Однако когда я увидел, как упорно они работают, чтобы и ресторан, и крошечная гостиница при нем приносили хотя бы скромный доход, я понял, что Робсоны угодили из одной кабалы в другую.
Робсон представлялся мне человеком философического склада ума. На это указывало его низменно меланхолическое настроение. Он посоветовал мне отправиться на взморье, близ которого располагался малый островок.
Мой спаситель высказал предположение, что там я смогу найти какую-нибудь временную работу.
— А кто живет там, на острове? — поинтересовался я.
— Один писатель, — последовал ответ на мой вопрос. — А больше никого.
Фердинанд поспешно отвернулся, и на лице его я заметил выражение злобы.
Я никак не мог найти объяснения тому, почему его слова и выражение лица так встревожили меня.
Я укладывал свои немногочисленные пожитки, собираясь в дорогу, когда в мою комнату вошла Роберта. По ее лицу было видно, что она не в духе. Она сообщила мне, что ее муж очень расстроен и хочет дать мне объяснение своего необычного поведения. Я попытался было возразить, но Роберта оставила мои попытки без внимания. Вот что она поведала мне, пристально глядя на меня своими темными загадочными глазами.
— Никогда не увлекайся азартными играми, паренек. Не ставь на карту свое имущество. Деньгами также не рискуй. И, разумеется, людьми. Ну и душой, конечно. Ты меня понял?
Ответ мой был отрицательным, я ничего не понял из ее слов.
— Как же можно играть людьми? — спросил я.
— Если ты достаточно безумен, то можешь проиграть их жизни. В этом ничего нет безрассудного. И никакой это не грех. Хоть это ты понимаешь, юноша?
Я пробормотал в ответ нечто невразумительное, но на самом деле до меня так и не дошел смысл сказанного Робертой, а также та страстность, с которой она пыталась убедить меня.
В комнате повисла тишина. Мне показалось, что моя собеседница немного успокоилась. Когда Роберта заговорила снова, голос ее звучал ровнее и спокойнее прежнего:
— Посмотрим, какой будет твоя жизнь там, на острове. Ты молод. Возможно, ты пока еще не понимаешь, что, когда мы выбираем одну дорогу в жизни, нам приходится отказываться от другой. Все эти другие дороги больше нам никогда не откроются. Пройдет время, и мы, наверное, взгрустнем о том, что выбрали, но, увы, возможности вернуться в прошлое у нас не будет. Любая попытка сделать это повлечет за собой неминуемое несчастье.
Последнее заявление озадачило меня. Видимо, как она верно сказала, я был действительно слишком молод, чтобы понять это. Я спросил у Роберты, не любовь ли она имеет в виду.
— Не только любовь, но и многое другое, из чего состоит жизнь. — Она на мгновение задумалась, затем пылко продолжила: — Фердинанд, мой муж, когда-то был очень богат. Он заработал кучу денег на биржевых спекуляциях в лондонском Сити. Но совершил ошибку. В свое время он подписал кабальный брачный договор, согласно которому его тогдашняя жена должна была родить ему сына. Тот впоследствии вырос и превратился в жестокое, лживое создание. Когда я познакомилась с Фердинандом, тот страстно хотел изменить свою жизнь и свои привычки. Развод обошелся ему очень дорого. Его биржевые дела потерпели крах. Когда-то он владел тем островом, на который ты собрался отправиться.
— Понятно, — коротко отозвался я.
— Ничего тебе не понятно. — Роберта отвернулась от меня и, опершись на подоконник, устремила взгляд на пустынную местность, простиравшуюся перед ней. — В конечном итоге ему пришлось продать остров и купить ресторан, к которому он теперь прикован, как каторжник к галере. По правде говоря, он проиграл все, что имел, безмозглый болван. Он все надеялся, что нам удастся заработать денег, чтобы выкупить обратно этот остров, который, как он считает, принадлежит ему. Остров прекрасен, однако неизвестно, будешь ли ты счастлив, живя на нем… Муж надеется, что мы сможем переселиться туда прежде, чем состаримся.
— А вы на что надеетесь, миссис Робсон? Каковы ваши надежды?
Роберта смерила меня тяжелым взглядом, и мне стало ясно, что бездна, разделяющая мой жизненный опыт и ее, слишком велика, чтобы через нее можно было перекинуть мостик доверия.
— Какое тебе дело но моих надежд? — произнесла она. — Ступай скорее к своим собственным!
С этими словами она потрепала меня по щеке.
Ранним утром, когда я прибыл на остров, небо на востоке все еще было затянуто багрово-золотистыми облаками. Миранда только-только подоила козу и несла ведро с молоком. Когда я приблизился к ней, она замерла на месте, крепко сжав в руке дужку ведра. Она не слишком охотно ответила на мое приветствие и провела меня на кухню через задний ход. Так я впервые оказался в Доме Процветания — именно такое амбициозное название носил он. Однако там оказалось крайне мало материальных свидетельств процветания или современных удобств. К числу обитателей дома относились и монахи, занимавшие замок в стиле семнадцатого века. Они же построили и небольшую, ныне никем не используемую церковь.
Девушка — мне было чрезвычайно сложно определить точный ее возраст, но я полагал, что она еще совершенное дитя — повела меня к отцу. Повела по коридорам, большая часть окон которых была закрыта ставнями. Лишь одно окно было отворено навстречу солнечному свету, призванному скорее усилить таинственную атмосферу дома, нежели освещать длинный коридор. Миранда робко постучала в обшарпанную дверь в дальнем конце коридора. Чей-то глуховатый голос пригласил нас в комнату.
Она подтолкнула меня вперед, оставаясь за моей спиной.
Я вошел в святая святых Дома Процветания — просторную унылую комнату, стены которой, увешанные гобеленами различного вида, зрительно увеличивали ее размеры, а заодно усиливали душную, затхлую атмосферу. В одном углу стоял массивный письменный стол, за которым сидел крупного телосложения человек, бородатый, давно перешагнувший через грань среднего возраста. Перед ним лежала неаккуратно сложенная стопка каких-то бумаг. Человек не удостоил нас приветствием, лишь снова сел и смерил меня достаточно равнодушным взглядом.