Суперклей для разбитого сердца
Шрифт:
– Анна Егоровна, к вам делегация! – приятным контральто пропела женщина-рояль, распахнув перед нами дверь с обшарпанной табличкой «Профсоюзный комитет». – Наши уважаемые гости представляют…
Тут она вопросительно уставилась на Зяму, по лицу которого было видно, что он ничего не представляет. То есть не имеет ни малейшего представления о стратегии и тактике предстоящей беседы с председательшей профкома. Эта долговязая очкастая барышня бальзаковских лет уже приветливо кланялась нам из-за огромного стола, накрытого просторным отрезом выцветшего кумача.
– Мы представляем интересы заслуженных работников отрасли! – заявила я,
– Прошу, прошу! – засуетилась Анна Егоровна, указывая нам на стулья, сбившиеся к ее столу, как голодные поросята к родной свиноматке.
Зяма посмотрел на ближайший к нему стул с сомнением. Посадочное место, возраст которого давно зашкалил за пенсионный, было характерной лошадиной масти «в яблоках». Вероятно, профсоюзные деятели неоднократно ставили на него стаканы с горячим чаем.
Зяма с тоской во взоре поглядел на другой стул – некогда мягкий, а сейчас имеющий в центральной части сиденья дыру, из которой горбом выпирала серая вата. Я поняла, что братец боится замарать свои любимые штаны, поэтому положила на пятнистый стул стопку принесенных с собой газет и с нажимом сказала:
– Казимир Борисович, присядьте, пожалуйста! Разговор у нас тут будет долгий.
Это прозвучало довольно зловеще, и Анна Егоровна заволновалась пуще прежнего. Волнение ее выразилось в том, что она уронила на стол очки и потом с минуту слепо хлопала по кумачовой скатерке ладонями, разыскивая пропажу. Я любезно подала подслеповатой председательше ее окуляры, подождала, пока она трясущимися руками водрузит их на законное место, и изобразила приветливую улыбку, которая отразилась в выпуклых синеватых линзах перевернутой радугой. Кажется, мой оскал не слишком успокоил нервную Анну Егоровну, но она все же опустилась на стул и нашла в себе силы прошелестеть:
– Слушаю вас…
– Это мы вас хотели бы послушать, – голосом твердым, как предложенный мне стул, сказала я. – Скажите, пожалуйста, Анна Егоровна, давно ли вы работаете на фабрике?
– Восемнадцать… нет, девятнадцать лет! – поспешно ответила председательша.
– Ах, как жаль! – я искренне огорчилась. – А я-то надеялась, что вы тут уже лет тридцать!
– Мне всего сорок пять! – на невыразительной физиономии пожилой девушки наконец-то отразились какие-то эмоции.
– Вы могли очень рано начать свой трудовой путь! – утешил ее галантный Зяма. – Кстати, я лично нипочем не дал бы вам больше сорока!
Анна Егоровна зарделась и уставилась на него с признательностью, грозящей перейти в обожание. Вот так всегда! Стоит только моему братцу открыть рот и зажечь глаза, как особы женского пола в возрасте от пяти до девяноста пяти лет массово попадают под его обаяние, сокрушительное, как артобстрел! В чем тут фишка, я не понимаю. Мне лично Зямка наиболее симпатичен, когда он помалкивает и смотрит в другую сторону. А еще лучше – тихо спит, укрывшись с головой, в дальней комнате.
– Позвольте, я изложу суть нашего дела! – Я постучала костяшками пальцев по столу, чтобы переключить внимание Анны Егоровны на себя и таким образом воспрепятствовать зарождению очередного безответного чувства. – Вы меня слушаете? Прекрасно. Итак, тридцать лет назад профком фабрики музыкальных инструментов «Кубаночка» выдал заслуженным работникам предприятия пять ордеров на покупку дефицитной немецкой мебели. Если не вдаваться в подробности, которые не могут быть вам интересны, нам нужно узнать, кто именно получил упомянутые
По раскрасневшемуся лицу Анны Егоровны было понятно, что ее уже интересуют любые подробности, обсуждение которых может продлить присутствие в ее кабинете великолепного Казимира Борисовича.
– Кто получил ордера? – эхом повторила она, не сводя заблестевших глаз с самодовольной физиономии моего братца.
– А зачем вам это? – раздался от двери трезвый голос дамы, похожей на рояль.
Мы успели забыть об ее присутствии, а она, оказывается, никуда не ушла! Так и стояла у входа, как караульная будка благородных очертаний. Я обернулась на голос:
– В ходе следствия по одному масштабному делу о давних злоупотреблениях в сфере торговли выяснилось, что с покупателей тех самых пяти немецких шкафов были незаконно истребованы суммы, существенно превышавшие действительную стоимость мебели. Не исключена вероятность возврата обманутым покупателям денежных излишков в режиме компенсации.
– С учетом индексации? – с острым интересом спросила женщина-рояль.
– Разумеется, с учетом индексации! – благосклонно кивнула я. – Но вы же понимаете, что вначале нам необходимо установить личность каждого из пяти покупателей.
Роялиха мелко закивала и без приглашения подсела к столу.
– Так, кое-кого я помню, – деловито сказала она. – С теми «Хельгами» столько шума было, каждую кандидатуру обсасывали, как мозговую косточку, такой скандал и за тридцать лет не забудется… Записывайте: Дубинкин Петр Петрович, он в сушильном цехе работал.
– Вероника Пална уже очень много лет работает по профсоюзной линии, – встряла с непрошеным комментарием Анна Егоровна. – Лет сорок, кажется?
– Мне всего пятьдесят! – возмутилась Вероника Пална.
– Да что вы? – удивился Зяма. – А я…
Смекнув, что сейчас он скажет: «А я нипочем не дал бы вам больше сорока», после чего вторая тетка от удовольствия тоже потеряет дар речи и ничего больше нам не расскажет, будет только таращится на Зяму маслянистыми глазками, я локтем двинула братишку в клетчатый бочок и громко сказала:
– Дубинкин Петр Петрович – раз!
Дамы замолчали, а невыносимый Зяма тихонько пробормотал:
– Дубинкин – два, Дубинкин – три… Продано!
– Не будем отвлекаться! – с нажимом сказала я, пообещав самой себе нынче же вечером провести с братишкой разъяснительную работу на тему: «Правила поведения образцового Ватсона». – Кто, кроме Дубинкина?
– А… Э… Хруменко! – вспомнила Вероника Пална.
– Хруменко А.Э.? – уточнила я.
– Да нет, то ли Денис, то ли Давыд… На сборке он работал, хороший мастер был, еще из старых.
Я запротоколировала Дениса-Давыда Хруменко.
– Сидоркина Валентина, лакировщица, – продолжала неоценимая Вероника Пална.
Я посмотрела на нее с признательностью и подумала, что, пожалуй, попрошу Зяму в виде вознаграждения за ценную информацию подарить тетушке теплый поцелуй в щечку. Рано я радовалась: получателей четвертого и пятого ордеров Вероника Пална вспоминала с полчаса, не меньше. Живо переживающая за успех нашего дела Анна Егоровна уже и кофе своей забывчивой коллеге сварила, и винпоцетин подсунула! Зяма пристально смотрел на свидетельницу, вероятно, практикуя гипноз. Я грызла ногти, окончательно истребляя маникюр. Вероника Пална отчаянно сражалась со склерозом. Эту возрастную болезнь, в отличие от Зямы, моложавый вид роялевидной дамы не обманул.