Суперклей для разбитого сердца
Шрифт:
– Ой, а что случилось?! – встревожился Горин.
– Да пустяки, дело житейское, – уклончиво ответила я. – Кирпич ему на голову упал, но не фатально, отделался сотрясением… То есть это Зяма отделался сотрясением, а судьба кирпича мне неведома. Я чего тебе звоню? Я хочу попросить тебя, чтобы ты…
Ванька не дал мне закончить фразу.
– А я хочу попросить тебя, чтобы ты мне не врала! – саркастическим тоном произнес он. – Кирпич Зяме на голову упал, ха! Как же, поверил я! Честно скажи, это Танька, да?
– Какая Танька?! – раздраженно гаркнула я. –
– Это ты огрела Зяму теннисной ракеткой?! – искренне изумился Ваня. – М-да-а…
Судя по звуку, Горин озадаченно почесал в затылке, и его изумление чуток уменьшилось:
– Впрочем, чего еще от тебя можно ожидать, меня ведь ты тоже убить обещала…
Я разинула рот так, что последующим глубоким вдохом едва не втянула в себя телефонную трубку. Мне потребовалось с полминуты, чтобы вернуть дар членораздельной и нематерной русской речи, и еще пара минут ушла на выяснение недоразумения. Будь Горин не на другом конце телефонного провода, а в пределах досягаемости, я бы справилась гораздо быстрее: просто взяла бы его за шкирку и трясла, как щенка, вытряхивая информацию.
А информация заслуживала того, чтобы ее вытряхивали! Во-первых, выяснилось, что Зяма на днях бессовестно бросил очередную свою подругу, спортсменку-теннисистку Татьяну, смуглую красотку в стиле «латино»: Танюшиным папочкой был студент из Бразилии. Причем темпераментная дочь бразильскоподданного, чувствуя себя смертельно оскорбленной, обещала неверному возлюбленному «надавать по первое число». Вот простодушный Ваня и решил, что Таня Зяме действительно надавала! Причем не чем-нибудь, а собственным спортивным инвентарем: теннисной ракеткой. Я же, по словам Горина, звонила ему с невнятными угрозами.
– Верещала что-то вроде: «Придурок, как же я тебя ненавижу, убила бы идиота!» – обиженным голосом припомнил Ваня.
– Придурок, это была не я! – взвилась я. – Говорю тебе, я сидела у Зямы! Не знаю, с кем ты меня перепутал, и не хочу об этом разговаривать! Делаешь из меня ненормальную, убила бы идиота!
– Вот опять! – заметил Горин.
– Цыц! Дай мне закончить! Я сейчас позвонила тебе только для того, чтобы предупредить: я соврала родителям, что Зяма вместе с тобой уехал из города кататься на лошадях. Смотри, не выдай меня!
– На каких лошадях? – озадачился Ванька.
– А я почем знаю? – огрызнулась я. – Это ты у нас любитель экстремальных видов отдыха, вот и придумывай. Считай, что получил домашнее задание – написать сочинение на тему «Как мы с другом Зямой катались за городом на лошадях»!
Я шумно хрястнула трубку на рычаг и бросилась на диван.
Что за чертовщина такая, уже третий мужик жалуется на то, что я закатываю ему истерику по телефону! Сначала Макс, потом Хомкин, а теперь еще Ванька Горин! Как такое возможно? Клянусь, я никому из них не звонила!
Злая и недоумевающая, я помолотила кулаками диванную подушку, обессилела, затихла и сама не заметила, как уснула.
Денис Кулебякин очень жалел, что не запомнил точно, в котором часу накануне вечером отходила
Раздосадованный Барклай, выгулянный хозяином крайне недобросовестно, шумно скребся в балконную дверь. Она была закрыта: после вчерашнего домашнего цирка Денис решил, что открытый балкон – это не подходящее место для неуравновешенной собаки. При этом имелось в виду не столько душевное, сколько физическое равновесие длинномерного бассета.
Покончив с омлетом, Денис пил холодный томатный сок и неотрывно смотрел на темное окно, расположенное правее и ниже его балкона. Прихлебывать из высокого стакана, перевесившись за ограждение, было очень неловко, но Денис не обращал внимания на неудобство. Он нервничал. Сегодня утром молодой человек мужественно признался самому себе, что имел неосторожность влюбиться в красивую и заносчивую соседку. Как человек действия, он считал правильным приступить к ухаживаниям, однако опасался, что после некрасивой утренней сцены с бывшим в собачьем употреблении лифчиком девушка не станет с ним даже разговаривать. Поэтому Денис сделал решительный ход, имеющий характер обходного маневра.
Выспросив у всезнающей старушки с шестого этажа, где работает красавица Инна, он поехал к ней в контору с красивой красной розой, при виде которой умерла бы от зависти сама Кармен. Правда, в отличие от испанской танцовщицы, Денис держал розу не в зубах, а в руке. К колючему стеблю золотой ниточкой была примотана маленькая открытка с изображением упитанного купидона, вооруженного игрушечным самострелом. Никакого текста на картонке не было, только цифры телефонного номера. «Если захочет – позвонит», – рассуждал Денис. Ему представлялось, что такое начало романа будет более перспективным, чем утренний скандал с участием фетишиста Барклая.
Влюбленный не собирался лично вручать цветок красавице, поэтому ее отсутствие на рабочем месте Дениса не огорчило. Он просто оставил свою дивную розу на попечение двух сослуживиц любимой. Дамы горячо заверили романтического юношу, что передадут чудесный цветочек Инне лично в руки в целости и сохранности.
И вот теперь тайный поклонник изнывал от нетерпения в ожидании телефонного звонка соседки – во-первых, и ее же вечернего стриптиза – во-вторых. Или в обратной последовательности, это было не суть важно.
Заслышав в клубине квартиры певучую телефонную трель, Денис умчался с балкона, даже не заметив, что ногой спихнул в щель между ограждением и полом пустую посудину из-под омлета. Летающая тарелка по дуге ушла вниз и шумно разбилась у ног подвыпившего гражданина Стрункина из двадцать четвертой квартиры.
– Иду, дорогая! – кротко пробормотал Стрункин, благополучно переживший падение метательного снаряда посудной группы.
– Иду, иду! – непонятно кому вопил Денис, торопясь к телефону.