Супермен III
Шрифт:
А он попал прямо в лицо человеку, стоявшему позади Кларка Кента.
— Что та-та-та-кое?
Человек в отчаянии оторвал от себя пирог.
— О, — сказал Кент, — простите, пожалуйста…
— Простить? Ты, ссукин ссын!
Человек попытался швырнуть злосчастный пирог в Кента, но тот отскочил на угол, где ожидал теперь зеленого цвета светофора.
— Ужасно, конечно, с моей стороны залепить пирожком в лицо этому человеку, — размышлял Кент в спокойном уединении под желтым светом. — Подумать
Светофор замигал, и Кент готов был уже шагнуть на мостовую. Но в тот же миг вперед рванулся грузовик, стараясь проскочить до перемены светофора. Зрение водителя было малость нарушено тумаком в левый глаз, полученным им за завтраком от жены, и он промчался по грязной луже, окатив с ног до головы Кларка Кента, которого заметил лишь тогда, когда тот уже был весь мокрый.
— Извини, парень, — сказал, ухмыляясь, водитель грузовика, но сама эта ухмылка свидетельствовала, что на самом деле этот шофер и не думает раскаиваться.
Подумайте: если бы вы были самым могущественным человеком на Земле и безмозглый грубиян окатил вас грязной водой, разве вам не захотелось бы поучить его хорошим манерам? Например, сунуть его сигару ему же в ухо? Или разорвать на мелкие кусочки его майку с надписью: «Пей пиво!»?
Такие желания у Кента бывали. Но он подавлял их, что, как вам известно, вредно для здоровья.
— Все это подавление эмоций сказывается на тебе, Кларк. Сколько ты еще сможешь глотать обиды? Когда-нибудь ты взорвешься…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В сердце делового центра Столицы человек играл со своим йо-йо [2] , колесико игрушки крутилось на полу в Бюро по безработице. Он отметил свое продвижение в очереди и продолжал крутить йо-йо.
— Что ты делаешь, братишка?
Другой человек, из соседней очереди, тоже остро нуждающийся во внимании правительства, приводил в порядок дырки в карманах своих штанов. Человек с йо-йо повернулся и запустил колесико по более широкой орбите.
2
Йо-йо — шпулька, присоединенная к струне, манипуляции с которой заставляют ее вращаться, двигаясь вверх и вниз.
— Крутится и крутится, — сказал он, сверкнув золотым зубом, единственным на всем пространстве своей широкой улыбки, ослепительной на фоне его темно-ореховой кожи. К тридцать шестой неделе он далеко продвинулся вперед по очереди. Те, кто наблюдал вблизи его манипуляции с йо-йо, могли заметить, что он слегка пошатывается. Впрочем, это случается со всеми безработными на тридцать шестой неделе.
Очень скоро он стал перед сотрудницей Бюро, сидевшей за стойкой. Она слышала тысячи историй, овладела искусством вертеться во всех возможных направлениях и теперь ее уши, как и ее сердце, были из камня.
— Имя?
— Гас Горман.
Перед глазами женщины вертелась и жужжала йо-йо. Гас следил за тем, как она раскрывала свою папку. Она нахмурилась, как будто обнаружила там доказательства заговора с целью украсть ее детей.
— Вы искали работу, мистер Горман?
— Искал день и ночь.
Игрушка Гаса за его спиной налетела на маятник стенных часов, продолжала тихонько жужжать под звуки большой конторы и скользнула к носкам его рваных ботинок.
— Какую работу?
— Кухонного рабочего. Мойщика посуды.
Женщина перелистывала дело.
— Мистер Горман, согласно нашим документам, вы уже тридцать шесть недель без работы.
— Тридцать пять.
— В прошлом июне вас наняли на должность курьера и уволили на следующий день.
Она посмотрела на него, брови ее медленно поднялись; заговор о похищении детей был теперь дополнен намерением отравить ее собаку и истоптать клумбу с тюльпанами.
— И что же?
— Они сказали, что я потерял это в метро, но это не так.
Йо-йо была теперь у него в кулаке.
— У меня его вытащил карманник.
— Телевизор?!
Гас невинно улыбнулся. Конечно, он продал телевизор для нужд своей семьи. Такие возможности редко появляются, и Гас всегда пользовался ими.
Сотрудница Бюро снова посмотрела в дело. Судя по выражению ее лица, оно превратилось для нее в кусок пергамента, сделанного из кожи стоящего перед ней человека.
— Единственная работа, какую вы нашли, была в закусочной. Вы работали там двадцать восемь минут.
Она подняла глаза.
— Я думаю, это рекорд в нашем офисе.
Игрушка Гаса прыгнула на кончик его ботинка, маленькая бархатка для сапог, придающая им блеск. Его голова была тогда занята другим, а не этой закусочной; он думал о более возвышенных вещах, чем добавочная порция лука и уксуса для маринада. Он мечтал о самом замечательном йо-йо, какого еще не бывало. Не может человек раскладывать французское жаркое в минуту такого вдохновения!
— Мистер Горман, — сотрудница постучала о край папки с его делом, — вы провели тридцать шесть недель, живя на налоги с тяжело работающих граждан.
Ноздри ее дрогнули.
— Вы знаете, кто вы?
— Не называйте меня лодырем. Не говорите так…
Ее губы проронили:
— Вы больше не имеете права на пособие.
Человек позади Гаса сказал мягко:
— Это их способ отделываться, не правда ли?
Гас повернулся со своей игрушкой, оставляя за собой документы и дела, уже не имеющие для него значения, и все здание, теперь не участвующее в его жизни. Сперва его охватило чувство свободы, и это могло бы продлиться до времени ленча, когда его сменило бы чувство голода. Он направился к выходу, вынул из кармана помятую пачку сигарет, вытащил последнюю сморщенную сигарету, взял ее в рот, но вспомнил, что нет спичек. И тут на сцену выступил Рок в лице безработного оператора подъемника. Этот оператор, рассказывавший своим дружкам о жизни в шахте, заметил, что Гас ищет, у кого бы прикурить, протянул ему коробок спичек, а сам вернулся к своему рассказу.