Супермен
Шрифт:
– Молчать!
– побагровев, крикнул Рудаков, хлопнул ладонью по столу, отдышался, вытер пот со лба белым чистым платком, аккуратно сложил его, разгладил ладонями, чуть склонив голову, слабо улыбнулся чему-то, посмотрелся в круглое зеркальце на подставке, которое стояло на столе возле лампы, поправил волосы, повернулся влево, вправо, остался доволен, ясно взглянул на сотрудников, опять заговорил: - Петруччо, он же, судя по дактилоскопии, Боркин Алексей Васильевич, живший по подложным документам и разыскиваемый за квартирные разбои в Нальчике и Таллинне.
– Поэтому и стал палить,
– Поэтому,- согласился Рудаков.- И еще потому, что вы вели себя как первогодки… Так вот, Боркин отказался от показаний на допросе у следователя…
Ружин подался вперед, сдвинул брови, следя за движением губ Рудакова.
– …Он пояснил, что назвал первый попавшийся адрес, потому что думал, что Ружин убьет его.
– Чушь!
– вскинулся Ружин.- Гарабова опознал Колесов.
– В шоке,- улыбнулся Рудаков.- В состоянии нервного расстройства… Без понятых, приватно. Ружин откинулся на спинку стула.
– Вот так, значит,- сказал.- Я понял… Я все понял.
– Давно пора,- отозвался Рудаков.- Но, естественно, версию о причастности Гарабова мы тщательно проверим, у нас есть два дня… Ну а Колесова придется выпустить и извиниться. Вы не против?
– не скрывая иронии, спросил он Ружина.
Ружин промолчал, дернул подбородком непроизвольно.
– Оформляйте,- приказал Рудаков.- И с сегодняшнего дня до окончания служебного расследования будете работать в организационно-аналитическом отделении. Все. Сейчас я буду сам допрашивать Гарабова.
Оперативники вышли молча, не глядя друг на друга. По коридору милиционер вел задержанного, руки сцеплены сзади, утренняя щетина, холеное полное лицо осунулось, потемнело, но в узких черных глазах ни тени подавленности, напротив - злая усмешка. На Гарабове дорогой светлый костюм, мягкие мокасины, держится с достоинством - ни дать ни взять пожилой ловелас, спешащий поутру домой… Проходя мимо оперативников, замедлил шаг, глянул в упор на Ружина, сказал негромко, без выражения:
– Я вас запомню.
Ружин неожиданно оскалился, сделал шаг к Гарабову, замахнулся пятерней, Горохов перехватил его руку, потянул на себя. Ружин вырвался, пошевелил в ярости губами, быстро пошел к выходу. А Гарабов, казалось, и не заметил ничего.
…Ружин свернул направо, в сторону моря. Фары высветили "кирпич", он был больших размеров, чем обычно, свежо фосфоресцирующий, по-видимому постоянно обновляемый, заботливо, любовно. Через несколько метров еще один знак, прямоугольный щит на двух крепких ногах, всего два слова, буквы крупные, стерильно белые: "Запретная зона". Не проехав и километра, Ружин нагнал "Волгу". Машина ехала солидно, не спеша, поблескивая полировкой кузова, заднее стекло затемнено.
Ружин сморщился: чересчур медленно, он такой езды не любит, но по асфальту не обгонишь, узко; мигнул фарами, пошел на обгон слева по траве, но тут и "Волга" прибавила скорость, без усилий, запросто. Ружин чертыхнулся, опять выехал на асфальт, "Волга" снова притормозила, Ружин сплюнул в открытое окно, пристроился в хвост, поплелся. Но вот наконец цель пути, забор вдалеке, освещенные ворота, два маленьких прожектора подсвечивают створки с земли,
– Вам сюда,- и указал жезлом в сторону от ворот. Ружин повернулся, увидел импровизированную стоянку - несколько машин.
– Я приглашен,- сказал Ружин.
– Вам сюда,- повторил большеголовый.
– А мне надо туда,- с нажимом проговорил Ружин и махнул рукой вперед.
– Туда пешком,- бесстрастно произнес большеголовый.- А машину сюда.
Ружин неожиданно выбросил руку, ткнул кулаком большеголовому в живот, тот охнул, хватанул зубами воздух.
– Живой,- засмеялся Ружин.- А то уж я подумал - говорящее дерево.
Большеголовый замахнулся жезлом, но Ружин ловко вывернул машину направо и, смеясь, покатил к стоянке.
Когда он проходил через калитку, большеголовый даже не повернулся в его сторону.
Маленькими прожекторами освещался с земли и вход в большой, трехэтажный, по-южному белый особняк. На плоской крыше мелькали тени, там же наверху играла музыка, громко, весело - оркестр. На широкой многоступенчатой лестнице, ведущей к распахнутым дверям, и возле лестницы, и дальше, под деревьями, густыми раскидистыми, небольшими группками, и поодиночке, и парами стояли и расхаживали мужчины и женщины, одетые по-вечернему, ярко, у всех бокалы в руках, пьют. Ружина узнали, и он узнал кое-кого, кивал сдержанно, пока шел. Его окликнули. Он повернулся. К нему спешила молодая женщина, улыбающаяся, в огненно-красном коротком платье, узком, с полукруглым глубоким декольте. Стучали высокие каблучки, длинные глаза светились влажно. Остановилась, разглядела его со всех сторон.
– И не надеялась,- сказала.- Изумлена. По этому поводу я закажу фейерверк, искристый и пенистый как шампанское… Кстати, надо выпить. Какой повод…- Она посмотрела по сторонам, пошевелила в воздухе пальчиками.- Мы в течение года ежемесячно присылаем ему приглашения, а он брезгует. Своей бывшей любимой женой брезгует.- Она говорила чересчур быстро, возбужденно. Пьяна?
– Как тебя угораздило на сей раз?
Ружин пожал плечами, слабо улыбнулся, сказал тихо и скорбно.
– Пришел звать тебя обратно домой. Хватит. Пора. Марина засмеялась, чуть запрокинула голову, взбила с боков длинные белые волосы, протянула к нему руки.
– Ты прелесть. Как всегда красив и остроумен. Ружин отступил на шаг, проговорил еще более скорбно и печально:
– Пусто без тебя. Везде. И в спальне, и в кухне, и на улицах, и в машине, и солнце теперь другое, темное, и ночь холодная и враждебная…- Он склонил голову, уставился в землю, вздохнув.
Марина опустила руки, перестала улыбаться, провела языком по губам, всмотрелась в Ружина внимательней.
– Если ты серьезно,- сказала она,- то лучше уходи. Уходи сейчас. Прямо сейчас поворачивайся и уходи…